– Но твоя мать – красивая женщина. Стоит ей выйти из дома, и к ней приковываются взгляды, кипят страсти, в сердце незнакомца зарождается желание, и не успеешь оглянуться, как неожиданно возникают чувства, с которыми нужно бороться. Взгляни на эту ситуацию глазами твоей матери. Довольно легко сопротивляться этим незнакомцам, охваченным страстью, как только они ее проявили, но не так-то легко их игнорировать. Для этого нужно, чтобы в жилах был лед. Учитывая факт существования незнакомцев и их желаний, как, по-твоему, должна вести себя твоя мать? Запереться в доме? Носить чадру?
Драго от восторга издает какой-то странный лающий смешок.
– Нет, но, может быть, ей не хочется заводить роман, – он фыркает, произнося эту фразу, как будто она звучит на каком-то странном, вероятно, варварском языке, – с каждым мужчиной, который ей – ну, знаете – подмигнет. Вот почему я и говорю: почему никто не спросит у нее?
– Я бы спросила у нее прямо, если бы могла, – говорит Элизабет Костелло, – но ее здесь нет. Ее, так сказать, нет на сцене. Мы можем только догадываться. Но сдаться и завести роман с шестидесятилетним мужчиной, которого она, согласно контракту, обязана навещать шесть раз в неделю независимо от того, идет ли дождь, град или снег, – этого, мне кажется, у нее и в мыслях нет. Что скажете, Пол?
– Действительно, и в мыслях у нее нет. Ничего похожего.
– Итак, что мы имеем? По-видимому, все мы несчастны. Ты несчастен, Драго, потому что скандал дома вынудил тебя разбить палатку на площади Виктории среди пьяниц. Твоя мама несчастна, потому что ей приходится искать приюта у родственников, которые не одобряют ее поведения. Твой отец несчастен, потому что ему кажется, будто люди над ним смеются. Пол несчастен, потому что несчастье – его вторая натура, но скорее потому, что он не имеет ни малейшего представления, как осуществить желание его сердца. А я несчастна, потому что ничего не происходит. Четыре человека в четырех углах, в унынии, как бродяги у Беккета[17], а я сама посредине, убиваю время, в то время как время убивает меня.
Они молчат, все они.
«Время убивает меня» – ведь это своего рода мольба, которую произносит эта женщина.
Почему же это его совершенно не трогает?
– Миссис Костелло, – говорит он, – пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я говорю. То, что происходит между мной и семьей Йокич, вас не касается. Вы здесь чужая. Это не ваш дом, не ваш круг. Я переживаю за Марияну. Я переживаю за Драго – по-другому – и за его сестер тоже. Я даже за отца Драго переживаю. Но я не могу переживать за вас. Никто из нас не может за вас переживать. Вы – единственный посторонний человек среди нас. Ваше вмешательство, какие бы хорошие намерения у вас ни были, не помогает нам, а только запутывает все. Вы можете это понять? Неужели я не смогу убедить вас оставить нас в покое, чтобы мы сами, по-своему, занялись собственным спасением?