– Что пилить?
– Коптеров. – Я дернул трос кукана. – В них рений.
Ая посмотрела на кукан с жалостью.
– Слушай, Виктор, – Ая взяла меня за руку, – а может, ты это… Может, ты не будешь пока их распиливать?
– Не знаю, – ответил я. – Вообще-то рений дорожает…
– Ну да… – Ая вздохнула. – А зачем вам рений, если вы звездолеты не строите?
– Из него катализаторы делают, – объяснил я. – А с помощью этих катализаторов масло синтезируют. А это масло… одним словом, с помощью него добиваются отрицательного коэффициента трения в динамических системах.
– Это важно, – кивнула Ая. – Вечный двигатель.
– Вечный не вечный, а эти…
Я снова дернул кукан.
– Эти уже по тридцать лет летают. А некоторые и по пятьдесят.
– Ая!
В коридор высунулась Зойча Поликарповна, увидела нас.
– Ая! Немедленно домой! Ужин стынет!
Ая спрыгнула с батареи и поспешила домой. А я к себе домой поплелся. Загнал коптеров в кладовку, но сразу разбирать их не стал, настроения не было. Коптеры развесились по стенам и стихли, и лишь ночью, когда над городом засветилась луна, робко зашелестели моторчиками.
На следующий день пстель Шклянский заглянул к нам. Отец был дома, проверял кофемолки. В конце месяца в Техническом Музее намечался большой тематический вечер, и отец отвечал за вандализацию. Кажется, он собирался вандализировать кофемолки посредством мясорубок или, наоборот, мясорубки посредством кофемолок. Сложное, одним словом, художественное мероприятие. Но ради Шклянского отец оторвался от этих важных дел и отправился с писателем в хранилище.
Я не стал, конечно, подслушивать, но периодически из хранилища доносились восторженные возгласы Шклянского и его же рукоплесканье. Пстель пребывал в восторге.
Экскурсия по хранилищу продолжалась почти час, потом оба вышли в холл и стали пить газировку. Мне надоело сидеть в своей комнате, я тоже выбрался в холл.
– Не ожидал. – Шклянский вытер платком слезу умиления. – Не ожидал, что у вас настолько богатая коллекция.
Отец согласно промолчал.
– Полагаю, одна из лучших, – сказал Шклянский.
Отец скромно кивнул.
– Нет, разумеется, лучшая, – поправился Шклянский. – Я сам, знаете ли… Но по сравнению с вашей…
– Обращайтесь, – предложил отец. – Могу содействовать.
– Спасибо. Но у меня к вам еще одна нескромная просьба. – Шклянский потупился.
Отец вздохнул, сделал вид, что привычен к нескромным просьбам.
– Так получилось, что я литератор, – отчего-то с отвращеньем произнес Шклянский. – Я пишу книги. И я хотел бы…
Он замялся, поставил стакан с газировкой на полку, достал из кармана книгу.
– Я хотел, чтобы вы… Понимаете, все книги любимы автором. Но одна из них… Я считаю ее своей безусловной творческой удачей. Не могли бы вы ее вандализировать?