— Когда я смогу поехать домой? — спросила Ада. — Я должна найти моего ребенка. Его взяла фрау Вайс.
— Конечно, конечно. — Сержант обернулся к одному из солдат: — Отвезешь ее на джипе. — Он ткнул пальцем в швейную машинку: — И прихвати это, если уж ей так хочется. Я велю Бателли сопровождать ее.
Солдат, тот, что сопровождал Аду в комнату, усадил ее в джип, враждебная ухмылка не сходила с его лица. Сверху и над бортами джипа был натянут брезент. Аде определили место на заднем сиденье, спиной к откидной стенке кузова. Солдат со стуком поставил у ее ног швейную машинку, выдал одеяло и зашагал в дом. Повернув голову, Ада смотрела на дорогу. Дымовая завеса, поднимаясь в небо, сгущалась до черной тучи. К запаху гари и резины примешивалась едкая вонь взрывчатки.
Другой солдат забрался в джип и сел рядом с Адой. Молодой, с густыми черными волосами и темно-карими глазами, он казался дружелюбнее прочих.
— Сестра, — улыбнулся он, — меня зовут Франческо, но все кличут меня Фрэнк. Я тоже католик. Мне приказано позаботиться о вас.
Ада не смотрела на него, она не отрывала взгляда от брезентовой боковины. Брезент выцвел на солнце, провис под дождем, глазки для веревок заржавели, сами веревки побурели. Я не монахиня. Вот что ей надо было сказать. Не сестра Клара. Не католичка. Больше нет. Я — ничто. Она опустила глаза на свои руки с проступившими венами, на костяшки пальцев, острые, как сколы на камне. Огрубевшая кожа, ногти, изгрызенные до мяса. Все, что от нее осталось. Кости и жилы. Полый каркас.
Водитель завел джип, и они покатили по разбитой дороге, обгоняя армейские грузовики с зеленым камуфляжем, заляпанным грязью. Слева большое здание, рухнувшее от попадания бомбы, дым и пыль витали над обломками, дальше искореженные останки поезда и железнодорожное полотно, выгнувшееся, как платяные плечики.
— Да уж, — прокомментировал Фрэнк, — мы попали в самую точку. В крупный оружейный склад. Полыхало, как на Кони-Айленде Четвертого июля.
Когда это случилось? Прошлой ночью? Или в прошлом месяце? Бум, бум. Ада поежилась. Огненные всполохи на небе. Взрывы. Выбитые оконные стекла, каменный пол в осколках, болезненные судороги дома, попавшего в переделку. Оружейный склад. Крупный. Теперь понятно.
Фрэнк достал пачку сигарет («Оулд Гоулд», — прочла Ада) и закурил. Последний раз Ада курила кислый французский «Голуаз» в Париже со Станисласом много лет назад.
— Можно мне одну? — попросила она.
— Не думал, что сестры курят, — смутился Фрэнк. — Вы точно хотите сигарету? — Ада кивнула; приподняв брови, он передал ей пачку: — Сдается, вам это сейчас не повредит. — И подмигнул: — Я не скажу матушке-настоятельнице. Он поднес зажигалку к ее сигарете. Ада глубоко затянулась. Табак был плохим и лип к языку. Горячий, словно шероховатый дым наполнил ее легкие. Ада закашлялась, наблюдая, как дым струится из ее носа.