— Так разве уследишь за всеми, товарищ начальник?
— Патруль едет в поезде?
— Едет.
— Зови. Пусть они сдадут его куда следует.
Через полчаса в вагоне появился офицер и два сержанта. Они вели мешочника по проходу, и он причитал, бил на жалость:
— Инвалид я... В окопах грудь застудил... Совести у вас нет.
— Вот паскуда, — выругался Никитин, усаживаясь, — все нынче инвалиды, все из окопов. Вы бы, Иван Александрович, на его морду посмотрели. Да на нем гаубицы можно возить.
А потом наступило утро. И было оно солнечным и ярким. Даже грязный вагон в его лучах стал наряднее.
— Волховстрой, — крикнул проводник, — подъезжаем.
Мимо окон плыли разбитые дома, стены, глядящие на мир пустыми глазницами, груды кирпича, сожженные доски.
— Бомбит город фашист, — сказал проводник, — хочет связь с Ленинградом нарушить.
— Папаша, — поинтересовался Никитин, — где здесь горотдел милиции?
— Так кто его знает, сынок, центр-то весь разбомбили.
Они спрыгнули с подножки и пошли в сторону развалин. В этом городе не было привычного вокзала, привокзальной площади. Да и домов почти не было. Только развалины и пепелища. Но тем не менее город жил. Даже киноафиши висели на разбитых стенах.
Нет, не сломлен был город, потому что мужественные люди жили в нем.
Они вышли на какую-то улицу, и закричала, завыла сирена. Данилов взглянул на небо и увидел шесть самолетов, заходящих от солнца.
Забухали зенитки. Разрывы, как фантастические цветы, распустились в воздухе, четко заработали счетверенные пулеметы. Самолеты, перевернувшись через крыло, с воем пошли к земле.
— Ложись, — крикнул Никитин, и голос его утонул в грохоте первого взрыва.
Они лежали на земле, вжавшись в снег, будто он мог защитить их от ревущей над головой смерти. Тяжелый грохот авиабомб больно давил на уши, низко стелился по улицам дым, рушились стены домов, летела земля, обломки бревен и кирпичей.
Сколько длился налет? Пять минут? Двадцать? Час? Данилов не понял. Время остановилось в вое и кошмаре разрывов. Он лежал. Скрипел на зубах снег с землей. Другой отсчет жизни шел сейчас, совсем другой отсчет. Самолеты ушли, напоследок полоснув улицы длинными очередями автоматических пушек.
Город горел. Вернее, горело то, что осталось от него. По улицам со звоном неслись пожарные машины, грузовики, набитые бойцами, машины «скорой помощи». Протяжно и страшно, на одной ноте кричала женщина, где-то плакал ребенок.
— Товарищи, товарищи, — к ним подбежала девушка в военной форме, — детей завалило! Помогите!
Данилов скинул шинель и остервенело ломом откатывал здоровые обломки бетона. Руки саднило, гимнастерка пропиталась потом, но он бил и бил тяжелым ломом, прорываясь сквозь завал к подвальным окнам. Рядом работали Никитин и Муравьев, еще какие-то люди, военные и штатские.