Живот пронзила жгучая боль. Они выстрелили в меня, подумала я, глядя на лужу темной крови, в которой оказались мои ноги.
Агнес завизжала. Тут я погрузилась в холодную, безмолвную тьму.
Следующие недели я почти не помню. Возможно, это и к лучшему. Помню только, как лежала на больничной койке и рыдала, гладя маленькое тельце дочки. Она жила почти три дня, можете себе представить? Крошечная героиня. Вот если бы…
Впрочем, это не имеет значения. Она теперь со своим папочкой.
Вскоре к ним присоединился и дед. У папы случился инсульт, когда он услышал о Ричарде и Джеймсе. Его похоронили еще до того, как я вышла из больницы. Вероятно, я просила докторов, чтобы меня отпустили на похороны, но они не согласились. Но точно я этого не помню. Вы можете представить себе? Я не проводила в последний путь родного отца!
После возвращения домой мне месяцами казалось, будто я закутана в толстый шерстяной плед. Звуки сделались приглушенными. Краски померкли. Все двигалось в замедленном темпе.
Постепенно онемение прошло. Его сменила невыносимая боль. Мой любимый Джеймс ушел навсегда, и я даже не знала, как это случилось. Дочки тоже нет. Я больше никогда не прижму ее к груди. Любимый брат погиб. Папа умер. Эти мысли непрестанно крутились в моем сознании, и я думала, что сойду с ума.
Из гильдии квилтинга ко мне приходили несколько раз, но я отказывалась с ними говорить. Постепенно они оставили свои попытки.
Потом японцы капитулировали, и Гарольд вернулся, похудевший, еще более трепетный. Его линия волос отступила ото лба еще дальше. Когда он явился в Элм — Крик, мне показалось, что я в жизни не видела ничего смешнее, чем его лысина. Я хохотала до колик в животе под удивленные взгляды окружающих. Вероятно, они были рады видеть меня смеющейся.
Клаудия, не теряя времени, стала готовиться к свадьбе. Она попросила меня помочь, и я согласилась, но мои мысли блуждали, я забывала про всякие мелочи. Сестра злилась, кричала на меня, но мне было все равно. Тогда она обратилась к Агнес, которая почему–то не стала возвращаться к родителям и осталась у нас. Возможно, она ощущала здесь присутствие Ричарда. Я‑то точно его ощущала.
Потом однажды вечером к нам приехал гость. Эндрю ехал из Филадельфии в Детройт на новое место работы и переночевал у нас. Я была рада его приезду. Он сильно хромал, а на стуле сидел с прямой спиной, словно на нем был военный мундир. Эндрю приветливо общался со всеми, но про Гарольда не сказал практически ни слова, а тот тоже старался не встречаться с ним. Мне это показалось странным, ведь я всегда слышала, что ветеранов связывают почти братские узы. Но я решила, что, вероятно, они не хотят видеть друг друга, чтобы не вспоминать о войне, про которую все в нашем доме старались забыть.