Добравшись до пещеры, великан один из кулей сбросил небрежно, а второй уложил аккуратно…
И куль застонал. Жалобным женским голосом.
«Все-таки спер девку», – подумал Илья.
И ошибся, потому что не спер, а добыл.
Это стало ясно, когда здоровяк развязал третий куль и вытряхнул на травку пуда с два боевого железа: пару кольчужек, три меча, полдюжины шлемов…
Илье вновь вспомнился сон, напущенный Явнеей: великан, возивший в дорожной суме бабу. Правда, тот великан возил с собой не просто бабу, а Смерть. Ничего удивительного. Разве воину Смерть – не подруга? Разве не ее несет воин на раменах…[13] Пока она не предаст и не падет на него самого?
Илья мотнул головой. Слишком сложные мысли. Не ко времени. Однако смысл в них есть. Потому что не будь с хозяином горы Залки, Илья бы его не тронул. Да, он делил с убитыми воями палубу, но дружбы меж ними не было. В воинскую семью его не принимали, да он бы и сам не вошел. Не ровня ему судеревские дружинники. Даже товарищем он для них не стал. С тиуном тоже не особо сошелся. Так, полезные друг другу попутчики. Илья остался чужаком для всех, кроме Залки. Но Залка ему нравилась, а значит, вышло так, что этот великан, как и тот, из сна, принес в суме собственную смерть.
Однако хозяин горы об этом еще не ведал. Думал: не смерть это, а утешка-игрушка. И повел себя соответственно. Ухватил подол Залкиного платья и задрал вверх, на голову девушке, обнажив и живот, и лоно, и ноги. Задрал и перехватил наверху, выше макушки, ремешком. Причем проделал это так ловко, что Илья понял: этакую шутку здоровяк творит не впервые.
Увязал и толкнул Залку наземь, опрокинув на спину.
И захохотал, глядя, как она дрыгает ножками в шитых бисером кожаных чулках.
Выходит, не обратил внимания на следы. Не озаботился. Получается, не воин это. Смерд. Воин бы так не оплошал.
Великан, все еще смеясь, расстегнул воинский пояс, положил на камень…
Будь на месте Ильи кто другой, менее уверенный в своем превосходстве, он подождал бы, пока здоровяк взгромоздится на Залку и окажется в полной его власти, потому что даже во сне воин не бывает так беспомощен, как на бабе.
Но Илье и Залку было жаль, и убивать беспомощного неинтересно.
При желании Илья уже мог бы две стрелы в злодея вбить. По одной – в каждый глаз.
Но – неинтересно.
– Жди! – велел Илья Голубю, а сам поднялся над кустами и позвал негромко: – Эй, косолапый!
Хозяин горы, как и ожидал Илья, оказался не только силен, но и проворен. Не то не завалить бы ему судеревских дружинников. Миг – и сварожий сын уже при оружии. Меч – в правой, щит – в левой. Даже под щит топорик успел прихватить.