Поспорили, покричали… и успокоились, когда встал Добрыня. Встал и огласил мнение князя, который прения не слушал. Беседовал о чем-то с ярлом Сигурдом. Но когда Добрыня поднялся, Владимир от разговора отвлекся, покивал одобрительно.
Вот он, нужный момент.
Духарев сделал шаг вперед, прокашлялся…
Весом нынче князь-воевода. Сразу все взгляды на нем сосредоточились. Всем интересно: что скажет?
И Духарев сказал. Сделал еще шаг-другой, оказавшись прямо перед великокняжьим престолом, выбросил руку в направлении путятинской группировки и рыкнул воеводским басом:
– Я обвиняю боярина Семирада в разбое и татьбе! Обвиняю в том, что по его наущению недобрые люди под водительством купленного Семирадом бывшего сотника Свардига напали на мой городок Моров!
Вот он – момент истины! Дернулась рожа-то! Не удивился гад – испугался!
Если у Духарева и оставались какие-то сомнения, то теперь – всё!
Сергей Иванович шагнул еще вперед, надвинулся на боярина. Тот попятился. Морда перекосилась…
– По его наущению разбойники сожгли церковь и священника в ней, грабили, чинили насилие, людей, свободных и холопов, частью убили, частью пытались увести в полон, но моим воям удалось полон отбить. Свидетели мне – чать уцелевшая, вои мои и сын мой, возглавивший оборону Морова.
Семирад всё пятился, пятился, пока не укрылся за мощным плечом воеводы Путяты. А тот с готовностью воздвигся между боярином и Духаревым. Вернее, между боярином, Духаревым и Богуславом, который держался слева от отца.
– Не очень-то из твоего сына глава, если крепость удержать не сумел! – фыркнул Путята и с вызовом уставился на Богуслава.
– Что ты знаешь о крепостях, воевода? – презрительно бросил Богуслав. – Ты ж у нас больше по части красного петуха пустить да по новгородским подворьям шарить!
– Ты, княжич… – Путята аж задохнулся от ярости. – Я тебе…
– Ого! – поднял бровь Богуслав. – А ты, видать, неспроста за Семирада вступился. Может, это не по его, а по твоему наущению на Моров тати набежали?
Но воевода уже успокоился.
– Нет, не по моему! – отрезал он. – Я б с родом вашим по-другому посчитался.
– Это как же? – изобразил удивление Богуслав. – Забор подпалить и под шумок свинью украсть? На перекресток со мной встать у тебя духу не хватит!
– Княже! – воскликнул Семирад. – Да что такое творится? У христианского государя в палате языческий суд прилюдно кличут!
– Почему языческий? – вмешался Духарев. – Божий суд! Неужто не слыхал? Должен бы, раз с германцами да лехитами торгуешь. У них такое – в чести. Понятно, меж благородными людьми, а не теми, кто татей на худые дела подзуживает.