Зажмурившись сильно-сильно, Ева захотела, чтобы перед ними появился Рим. А когда открыла глаза, увидела, как лес отступает, как удирает в разные стороны от охотничьего пса целый выводок зайчат, и огромный, нереальный силуэт надвигается на них, загораживая пятую часть… нет, уже четверть… нет, добрую половину небес!
— Рим, — выдохнула она. — Вавилонская башня! Чертоги Содома…
— Какого Содома?
Эдгар бросил поводья, уставился под колёса телеги, будто ожидая, что земля там сейчас разойдётся, явив взгляду лаву и чёрное чрево земли. Потом, увидев, куда указывает пальцем Ева, сказал:
— То не Содом, червивое ты яблочко. И не Рим. То… больше всего головою похоже на лошадь. Правда же, Господь?..
Эдгар разглядывал конструкцию с ленивым интересом, а Ева, забыв временно про Рим и про странного вида башню, смотрела на великана. Из какого материала он сделан, если пугается и поражается вещам обычным, и в то же время что-то особенное наблюдаетравнодушно, как звёзды в глади пруда.
Посёлок в пятнадцать домов (едва ли его можно было назвать посёлком в полном смысле слова) выстроен вокруг конструкции, напоминающей огромного деревянного коня. Ноги у него, если и были, давно уже подломились, поэтому казалось, что конь выбирается из болота, по грудь в воде.
— Какая большая! — воскликнула Ева и подпрыгнула от избытка чувств. — Выше любых деревьев!
— Не выше, — покачал головой Эдгар, которому с высоты своего роста было виднее. — Но это большой труд. Может, когда строили сие сооружение, никаких деревьев здесь и в помине не было.
— А зачем оно?
— Не знаю. Но очень старое. Смотри — того и гляди отвалится вон там ухо. А зубов уже и не видать — значит, все выпали.
— И всё равно, — упрямо сказала девочка. — Я никогда не слышала ни о чём подобном. Наверное, мы уже за тысячи лиг от дома.
Эдгар копошился пальцами в подбородке.
— Два дня пути, и только.
Ева воодушевлённо произнесла:
— Болтали, будто сразу за селом начинается волшебный лес, такой дремучий, что днём как ночью, звери там все слепые, а единственное пятно света на весь лес видно в чаще отовсюду. И идти по нему можно девять суток. А за лесом есть замечательный город Бремен, куда съезжаются со всего света торговцы золотом, шкурами редких зверей, и даже прибывает иногда, погулять по базару, сам Император. Только лес, как я посмотрю, кончился почти сразу.
— Всякое бывает в Божьем мире, — задумчиво сказал Эдгар. — Может, и есть на свете тот лес. Знаешь, кроха, что один странник (при этом великан выразительно ткнул себя в грудь) понял за время своих странствий? Бесполезно следовать каким-то картам и описаниям путешествий, которые этот странник, ввиду незнания латыни, всё равно не сможет прочесть. Не нужно даже запоминать места, в которых странник побывал, и людей, с которыми связал его язык. Всё равно всё это канет в небытие, завертится, закружится и предстанет по-другому. Белое может оказаться чёрным, осень зимою, а плошка с хлебом — окровавленным боевым топором. С рассветом путник рождается, с закатом умирает — вот всё, что нужно запомнить. Запомнишь?