Он встал и направился к выходу, но Шабанзаде окликнул его:
— Минуточку... Вы не скажете, кто еще кроме Кербалая стоит во главе бунта?
Талыбов подумал, расстегнул карман гимнастерки, вытащил блокнот, прочел по слогам:
— Гамло!.. Всем там заправляет он. Но какое это имеет отношение к делу?
Он положил блокнот в карман и вышел.
— Гамло!.. — повторил Шабанзаде и провел рукой по щеке. — Не может быть!
Еще несколько дней назад ему сообщили, что в отряде Кербалая верховодит недавно вернувшийся из заключения Гамло. Эта весть встревожила его, но в суматохе последних бурных дней он забыл об этом. И теперь, когда Талыбов привез эту не укладывающуюся в сознании весть о предательстве Абасгулубека и Халила, он снова вспомнил о своем незадачливом родственнике.
Шабанзаде поднес к печке хворостинку; дождавшись, когда она загорится, закурил папиросу. Прошел к своему стулу, сел. Еще раз глянул на фото в партбилете и, будто боясь обжечься, осторожно положил в сейф. Ему показалось, что сейф может проглотить и его самого. Быстро прикрыл дверцу, повернул ключ.
«Гамло — предводитель бунтовщиков. Скажу Назакет — с ума сойдет. Да, такие вот наши дела...»
Талыбов постоял на веранде, глядя на село. Какой-то человек сбрасывал снег с крыши дома. Тяжело и лениво поднимался дым из труб...
«Шабанзаде струхнул. Так и должно быть. Здесь, на местах, они мнят о себе бог знает что. Так ведут себя, будто сотворили мир. Неумелые, недалекие люди, случайно оказавшиеся у власти. Они-то все и тормозят: тянут с проведением мероприятий, срывают кампании, играют в вождей. Нет, следует преподать им наглядный урок».
Он добрался до гостиницы, вошел в номер, запер изнутри на ключ дверь. Разделся, лег и сразу же съежился от холода.
Человек в длинной, прохудившейся шинели с утра кружился близ гостиницы, где остановился Талыбов. Ему казалось, что Талыбов проснется от хруста его сапог на снегу, приоткроет окно, спросит о самочувствии, о новостях. А он перескажет все, что удалось узнать и услышать за эти два дня.
...Огонь в печке угасал. Алый отблеск на стене стал ярче, затем пропал.
«Значит, — думал Шабанзаде, — наступает, видимо, час, когда ты должен угаснуть, исчезнуть, как это умирающее пламя. Забудут про заслуги, награды, что я оправдывал доверие всюду, куда направляли. Будь проклят этот уезд! И черт меня дернул вернуться сюда.
Скажут, потерял бдительность. И кто станет разбираться, что я породнился с Гамло задолго до революции? Спросят, пытался ли ты оказать воздействие на своего родственника? А ведь я видел его только раз в жизни».