Авиамодельный кружок при школе № 6 (Фрай, Белоиван) - страница 15

С течением времени становится понятней и тяжелее. На Линкином лице постепенно появляются краски; она до крайности исхудала, но этим можно заняться чуть позже, сперва нужно доделать дело. На пустую стену с темно-серыми каемками немоты вчера вернулась первая фотография, так что дело идет на лад, медленно и осторожно, вместе с Дашкиным сердцем. Теплая тяжесть в груди становится легче и ярче, разливается до самого горла, задевает сбитые в велосипедном падении локти, подсвечивает и без того золотистый синяк на плече. Что это было? Очередной угол? Дверца шкафа? Дашка не помнит. Она уже и вообще плохо соображает, так что, видимо, им с Витей обоим настала пора возвращаться.

Уже не раз и не два она заставала Линку с фотоальбомом в руках, один раз даже на пару с Катькой. Сидели, сомкнув одинаковые светловолосые головы над страницей, и о чем-то тихонько шептались. Дашке тогда впервые послышалось, что здесь снова начинает звучать мужской голос. «Не все, не всегда и не обязательно, – думает она, глядя на идиллическую картину с порога кухни, куда уходила проверить мясо в духовке, написать сообщение Вере и выдохнуть, – но некоторые, почти случайно, хоть как-нибудь, находят способ вернуться». Человечья любовь живет по каким-то своим законам, и где-то кто-то выбирает тебя задолго до того, как ты об этом узнаешь. Иногда на очень внезапную роль, но, видимо, так тоже зачем-нибудь важно. Некоторые просто умеют поддерживать связь. Не прерывать трансляцию, максимально долго не забивать канал, даже если очень больно и хочется никогда больше не слышать. Подменять собой абонента на том конце провода, проверяя мясо в духовке, забирая с дачи урожай огурцов, обновляя в компьютере антивирус, который «что-то постоянно пищит, а я не знаю, мне все всегда Витя делал». Чтобы, когда оба снова будут готовы, просто отойти в сторону.

Отмереть за ненадобностью, снять с гудящей головы наушники, сонно моргнуть, не выморгнуть хотя бы до завтра. Через неделю-другую заглянуть в гости, притащив три кило апельсинов, узнать звонкий окрепший голос за дверью и, переступая порог, никого больше в себе не услышать.

«Конец связи».

Проснулись в девять утра от жуткого грохота.

Наше поле, наше.

Мы сразу туда побежали, конечно же, как только это случилось, потому что это было наше поле. Все, что там происходило, – только наше. Это там мы с Ниэль встретили коричневую земляную ведьму в грибной шапочке аптекаря. Там я вызывала Белую Собаку на пятом лунном рассвете, умирая от ужаса, и собака пришла и принесла нам корзинку с десятидневными щенками просто так поиграть – с каждым днем они, слепые и нежно-плешивые, как одуванчики после бури, становились тоньше, розовее и прозрачнее, пока на десятый не превратились в набор шевелящихся тихих кожаных пузырей, и тогда Белая Собака пришла и забрала их обратно в себя. Это там Ниэль копала могилу лесному черту и сделала все настолько правильно, что когда лесной черт умер, он пришел и лег в эту могилу, потому что не было ему больше ни места, ни пристанища. Там мы искали мясной цветок папоротника июльской ночью, и нашли, и положили под подушку дяде Володе, который наутро выиграл в лотерею трешку где-то на окраине и сидит теперь в этой трешке и пьет днем и ночью, не надо было ему этот цветок подкладывать, а его жене бывшей надо было, но что уж теперь. Наше поле, наша дикая, кровавая, болотистая живая земля, в ней всюду наш волос, наш бледный лунный ноготь янтарным серпиком, наши заклинания, наши летние стихи для смерти (идея Ниэль – придумывать специальные стихи для смерти, чтобы она пришла хотя бы на краешек поля присесть послушать: в стихах должны быть расположены специальные белые пятна, мерцание агонии, аритмичный стрекот Чейна-Стокса), утренняя мучнистая вода в барашковых копытцах, внимательный взгляд заколдованного бекаса на закате (расколдовать не вышло, но мы старались).