В сон-час вообще все другое. Обычно тут у нас шумно и все разноцветное. А в сон-час все становится тихим и белым. Кровати белые, подушки белые, одеяла белые, а все остальное, хоть и не белое, будто белеет. И стены и пол. И потолок становится еще белее обычного. Борька говорит: в одном часе примерно сто минут, а мне иногда кажется, что не сто, а гораздо больше. Каждый раз, когда не сплю на сон-часе, кажется, что это не кончится никогда-никогда: кровати, потолок, и ворон за окном. А потом Елена Васильевна всех будит, и время снова идет, как обычно. Просто сегодня мне нельзя засыпать. У меня в кулаке жук, и мне надо показать его Борьке. Елена Васильевна сказала: нельзя вставать во время сон-часа, а кто встанет, того она в угол поставит. А если она меня в угол поставит, то и жука может забрать. Если бы можно было встать, я бы положила жука в пенал с карандашами. Но вставать нельзя, и засыпать тоже, потому что Борька любит книжки про солдат, которые раньше жили на Севере, а у жука на голове рога, как у такого солдата. У Борьки книжки с картинками, там эти солдаты нарисованы. Борьке понравится жук. А когда сон-час, и не спишь, и гудят лампы, время тянется медленно. Хорошо, что каркает ворон: не дает уснуть. Борька говорит, что ворон – волшебный, это тоже в книжках написано. Может, и волшебный. Большим виднее. Борька уже большой, он в этом году пойдет в школу. Это еще нескоро. До осени так далеко, что я почти не могу вспомнить, как она выглядит. Борька почти такой же большой, как мама, а мама очень большая. Мама часто говорит, что время летит очень быстро. Думаю, это потому, что большие знают так много. Мама знает все – как печь пирожки с брусникой, и какая будет погода завтра, и куда мы поедем через неделю. Интересно, как время летит для жука, которого я держу в кулаке? Мама придет, когда стемнеет, и заберет нас – меня отсюда, а Борьку из старшей группы. Главное, чтобы жук не уполз. Из пенала не уползет, а из кулака может, если я усну. Поэтому я лежу, и слушаю, как гудят лампы, и смотрю на трещинки на потолке, и чувствую, как жук в моем кулаке шевелит лапками, и хочу, чтобы окна поскорее стали синими, а у уличных фонарей, если прищуриться, отрастают лучи, и они превращаются в звезды.
Я помню, с чего все началось. В тот день белая колесница, что зимней порой в самые страшные бури проносилась сквозь наш лес в снежном вихре, впервые несла на себе двоих. Те из лесных жителей, что были смелее и любопытнее прочих, выбрались тогда своих из нор и гнезд, чтобы лучше разглядеть небывалое. Рядом с женщиной, правившей колесницей, сидело человеческое дитя. Ребенок заворожено глядел в глаза своей спутнице, а она ласково улыбалась ему в ответ. Светлые волосы мальчишки были ничем не покрыты, снег лежал на плечах, ресницы опушил иней – но его это как будто ничуть не волновало.