Ближе к концу лета на наше поле приехала его жена. Положила цветы вначале, ходила туда-сюда, глубоко дышала. Потом стояла, нюхала воздух, как животное, у нее дрожали ноздри. Весь металл и обломки уже растащили, остались только ямы и выжженный чернозем. Мы стояли недалеко, молчали, не выдавали. Жена падала на красную землю, каталась по ней, как огненная лисица, потом брала в руки эту землю и ела ее. Мы молча смотрели.
…Вот она какая, жена нашего мужа. Катается по нашему полю и ест землю. Очень красиво.
– Горе, вот горе у человека, – шепчутся взрослые, уводя ее под руки.
Проходя мимо нас, она вдруг останавливается, берет Ниэль своими кровавыми, земляными пальцами за подбородок и говорит:
– Отдай мне его.
Ниэль с визгом дергается и убегает, как олененок, в сторону леса.
– Она сумасшедшая, – успокаивают нас взрослые, – пожалуйста, не бойтесь. Горе такое, такое горе, заживо сгорел, и это чтобы вы жили, чтобы не на ваш дом, понимаете? Успокойтесь, ну успокойтесь же.
Леля плачет и не хочет успокаиваться. Мама обнимает ее и ведет в дом. Леля хитрая лисица: она рыдает не потому, что жалеет эту женщину, а потому, что мы забрали у нее ключ.
Я спускаюсь в подвал, летчик лежит и читает книгу «Два капитана».
– Если бы я сказала тебе, что там, в настоящем мире, есть женщина, которая утверждает, что ты ее муж, это бы что-то изменило? – спрашиваю я.
– У меня была жена, но я ничего не помню, – говорит летчик, – поэтому какая разница – ведь это может быть кто угодно, какой угодно человек.
– Это значит, что ты всегда будешь тут, с нами? – спрашиваю я.
– Скорей всего, нет, – отвечает он. – Я уже достаточно окреп, и когда я пойму, что снова могу твердо стоять на ногах, мне придется улететь. Мне домой надо. Домой бы.
– Ты еще слишком слабый же, – дрожащим голосом говорю я.
– Мне нужен кекс из красной муки, – повторяет он.
Мы не хотим его отпускать, а он все просит этот чертов кекс и домой.
В тот же вечер к нам домой пришла его жена. Дверь открыла Катерина, она сразу на нее бросилась, в волосы вцепилась: ты с ним спала, ты с ним спала!
Как-то оттащили ее, взрослые снова извиняются: сумасшедшая, такая беда у человека, пожалейте ее, простите, вот приехала сюда посмотреть на место гибели, и все, и сразу вот такое случилось, горе-горе, скоро уедет.
Не уехала, вернулась наутро – бледная, спокойная, извинилась. Попросила взрослых выйти – говорит, с детками хочу поговорить вашими, кое-какие важные вещи хочу сказать.
– Я знаю, что он у вас, – сказала она нам, – Не спрашивайте, как я это узнала. Где вы его прячете? Пожалуйста, отдайте мне его. Он мой. Вам может показаться, что он ваш – это нормально. Так бывает. Но это неправда. Вашего еще не случилось, все ваше случится потом. Отдайте мне мое и идите дальше.