– Фиг тебе, – повторила Яся и сунула ноги в ботинки. Потом надела куртку, замотала горло шарфом, постояла еще перед дверью, пока не стало жарко до такой степени, что либо выходить, либо раздеваться, – и вышла из квартиры.
Лифт вызывать не стала, пошла по лестнице пешком. Жаркая, мотающая из стороны в сторону волна заносила ее к стене на каждом повороте лестничных пролетов. В ушах звенело, в глазах рябило. Дверь подъезда она просто толкнула плечом, не глядя. Волоски на шее стояли дыбом. Лицо горело. Завтрак просился наружу.
Когда муть перед глазами немного разошлась, она увидела, как лучи ветра косо бьют сквозь зеленую гладь дороги, и от этого по шелковой поверхности идет легкая рябь, собираясь в складки, а по дороге уходит вперед собака цвета песка с подпалинами.
Александр Шуйский
Обратная сторона
Наверное, о множестве городов, больших и малых, можно сказать «нет ничего проще, чем устроить здесь чью-то жизнь». Но если слышишь «Нет ничего проще, чем устроить здесь чью-то смерть», – можешь быть уверен: речь идет о единственном городе на свете.
Это было первое, что я услышал в Венеции.
Когда садился мой самолет, уже темнело, и на островах я оказался почти ночью. В глазах прыгали только болотные огни на зеленых сваях – никаких дворцов и стрельчатых окон на фоне бледного неба. Зато отовсюду доносился внятный тихий плеск – о камень, о дерево, о набережные и пристани, – как будто кто-то очень серьезно и вдумчиво аплодировал сам себе. И запах, от которого сводило горло и вычищало пазухи – запах зимнего моря. Карнавал уже кончился, сезон еще не начался, фонари на обглоданных морем сваях светили сквозь туман у самой воды.
Я не мог спать, мне хотелось немедленно, сию же минуту пересчитать все мосты и набережные, я добрался до гостиницы, оставил рюкзак в узком, как пенал, номере с окном от пола до потолка, и помчался, приплясывая, по желобам улочек, будто шарик, выброшенный в лабиринт ловким пинком. Я шел, вдыхая каждый камень, я нырял в темные арки, больше похожие на щели в домах, я трогал пористую, рыхлую штукатурку и дверные молотки под ромбами зарешеченных крохотных окошек.
Улочка неожиданно нырнула под дом, а потом оборвалась. Я отшатнулся и еле удержался на скользком камне. Еще полшага – и я был бы в канале, невидимом из-под дома. Ни ограды, ни ступенек, а плеск воды теперь походил на смех сквозь прикрытый ладонью рот.
– Нет ничего проще, чем устроить в этом городе чью-то смерть, – сказали мне прямо над плечом, я обернулся, но увидел только спину, – разумеется, в темном плаще до пят, и, разумеется, незнакомец тут же исчез между темных арок. Мне и в голову не пришло бежать за ним вслед: скорее всего, мне послышалось. Я пожал плечами и снова превратился в шарик в узких желобах, и слонялся по городу до тех пор, пока не начал засыпать на ходу. До кровати я добрался глубокой ночью и провалился в сон разом, как в воду того самого канала.