— Нет.
— Тогда почему ты перестал называть меня «Господином»?
— Пыл битвы вызвал эмоции, которые пересилили во мне мою покорность.
— В таком случае немедленно исправь это упущение.
— Конечно, Господин.
— Извинись. Проси у меня прощения как можно более униженно.
Оаким простирается на полу.
— Я прошу у тебя прощения, Господин. Смиренно прошу.
— Встань и можешь считать себя прощенным. В твоем желудке совсем не осталось содержимого после того, что ты испытал. Пойди сейчас и освежись едой и питьем. И пусть вновь будут песни и танцы! Пусть все пьют и веселятся, празднуя крещение именем Оакима в канун Тысячелетия! Пусть жалкие останки Даргота пропадут с глаз моих.
И все так и происходит.
После того как Оаким заканчивает есть, и кажется, что пение и танцы будут продолжаться чуть ли не до скончания века, Анубис делает знак, сначала налево, потом направо, и огонь каждого факела угасает, уходит внутрь колонны, исчезает. Его рот открывается и слова обращаются к Оакиму:
— Уведи их назад. Принеси мне посох.
Оаким встает и отдает нужные распоряжения. Затем он выводит мертвых из огромного зала. Когда они уходят, столы исчезают за колоннами. Страшный ветер обрушивается на дымный потолок. Однако прежде чем этот большой серый матрац разорван на куски, затухают остальные факелы, единственным освещением в зале остаются две чаши, горящие по обеим сторонам трона.
Анубис пристально всматривается в темноту, и лучи света изгибаются по его воле: он вновь видит, как Даргот падает у подножия трона и лежит неподвижно, он видит того, кому дал имя Оаким, стоящего и улыбающегося улыбкой надменной и страшной, и на мгновение — или это только игра света? — знак на его лбу.
Далеко, в огромной комнате, где свет туманен и оранжев и тени толпятся по углам, мертвые вновь ложатся на свои невидимые катафалки над открытыми могилами. Оаким слышит слабый, затухающий, потом вновь поднимающийся и снова затухающий звук, который не похож ни на один из звуков, слышанных им ранее. Он держит руку на посохе и спускается вниз с помоста.
— Старик, — говорит он тому, с кем разговаривал раньше, борода и волосы которого залиты вином, а на левой руке находятся остановившиеся часы, — старик, услышь мои слова и ответь, если знаешь: что это за звук?
Немигающие глаза смотрят вверх, мимо его головы, а губы двигаются:
— Господин…
— Я здесь не Господин.
— Это… Господин, всего лишь вой собаки.
Оаким возвращается на помост и посылает их всех обратно в могилы.
Затем свет гаснет, и посох ведет его сквозь темноту, по пути, ему предназначенному.
— Я принес твой посох, Господин.