Гор делает еще один шаг, и тело его становится для него прозрачным, так что он немедленно видит все, что происходит внутри него, и это страшно.
Ах, луна как лампа светит,
негритянка, словно ночь,
перед нею я в ответе,
что она со мной не прочь.
Ковер из дней она мне стелет,
пройтись вдвоем когда-нибудь,
на небе в пустоте постели
себе прокладывая путь,—
говорит голос, странно похожий и все же не похожий на голос Брамина.
И Гор поднимает руку против Принца.
Но Принц держит его кисть так, что все горит.
И Гор поднимает другую свою руку против Принца.
Но Принц уже держит вторую руку так, что все мерзнет.
И он поднимает руку, по ней проходит электрический ток.
И он поднимает еще одну руку, и она чернеет и отмирает.
И он поднимает еще сотню рук, и все они превращаются в змей и дерутся друг с другом, и он шепчет:
— Что случилось?
— Таков мир, — говорит Принц, — на который я перенес вас.
— Нечестно выбирать такое поле для сражения, — говорит Гор, — этот мир слишком похож на тот, что я знаю, такой недалекий и такой чужой, — и слова его разноцветные, как на Блисе, и они круглые и капают с его губ.
— А с твоей стороны неприлично желать мне смерти.
— Я был послан с этим поручением, и к тому же это и мое желание.
— Но тебе это не удалось, — говорит Принц, заставляя его опуститься на колени на Млечный Путь, который становится прозрачным кишечным трактом, охваченным неудержимой перистальтикой.
Запах невозможно вытерпеть.
— Нет! — шепчет Гор.
— Да, брат, ты побежден. Ты не можешь уничтожить меня. Я сильнее. Время прекратить это, отказаться от этого дела и пойти домой.
— Не раньше, чем я достигну своей цели.
Звезды, как язвы, горят в его кишечнике, и Гор напрягает все силы своего тела против калейдоскопа, которым стал Принц. Принц падает на одно колено, но когда он стоит коленопреклоненный, осанну ему поют многочисленные цветы с собачьими мордами, которые цветут на его лбу, как пот, превращаясь в стеклянную маску, которая трескается от вылетающих оттуда молний. Гор протягивает руки к девятнадцати лунам, которые пожирают змеи, и кто же еще может так взывать: О, Боже! — как не сознание: его Отец, сидящий со своей птичьей головой на небесном троне и плачущий кровью.
— Сдайся и умри!
Затем заброшен…
… далеко
… где Время — пыль
и дни как лилии без счета…
и ночь — пурпурный какаду, в чьем имени забвенье отказало…
Он становится деревом без верхушки, срубленным и вечно падающим.
В конце этого вечно он лежит на спине и смотрит на Принца Имя Которому Его Брат, стоящего во весь рост, с глазами, взявшими его в плен.