Модони: Да, это так, я этого и не отрицаю, поскольку лично испытал сильнейшее смятение, читая эту рукопись — признаюсь вам в этом, как на исповеди — и, поскольку я отношусь с крайним почтением к моему любимейшему автору, я посчитал своим долгом предупредить об этом его семью, друзей… Но все это, черт подери, идет в разрез с моими собственными интересами! Теперь, я надеюсь, вы меня сможете понять, почему я не могу допустить того, чтобы этой рукописью мог бы воспользоваться кто-то другой!
Джованна: Стало быть, мы всё еще…
Джаффреди: Нет!
Тито(Одновременно с Джаффреди). Нет!
Джаффреди: Будьте спокойны, Модони, никто не воспользуется ею! Тем более, что теперь он сам сдался. Так что — баста! И это он сделал не только ради нас, но и ради всей своей Страны, которая любит его и сможет продемонстрировать ему свою любовь в очередной раз, уже в самом ближайшем времени!
Джованна: Но тогда, как быть с этой рукописью?
Пьетро(Гордо). Она останется здесь, у меня! На сохранении!
Джованна(Сильно удивленная). Как это! Это еще почему?!
Джаффреди: Не волнуйтесь! Он так захотел, чтобы они могли ее читать здесь…
Мы не можем отказать ему в этом удовольствии. Все равно это уже не имеет значения. Они с ней теперь ничего не смогут сделать…
Джованна: Но они могут попытаться показывать эту рукопись всем ярым поклонникам нового автора, и продемонстрировать тем самым, насколько пал его авторитет…
Наташа: Вам не стоит об этом волноваться, синьора, поскольку, с нашей точки зрения, его авторитету уже ничто не может угрожать…
Пьетро: Молодец, Наташа!
Джаффреди: Что до нас, то, наоборот, эта книга является наглядным симптомом его очевидной духовной ломки, вызванной временным истощением его творческих сил. Он страдает от этого, и этого нельзя отрицать. К тому же, он заметно ослаб. Когда я положил руку на его плечо в конце нашего разговора, чтобы поблагодарить его за то, что он уступил нам, я почувствовал — клянусь вам — как он весь начал куда-то проваливаться под моими пальцами. (Дорогая моя, подруга моя, ему обязательно надо будет обследовать свое сердце).
Тито: А вот и он, спускается по лестнице!
*** появляется на лестнице, но уже не таким, каким он был в начале сцены, а в своем более привычном виде. В том виде, в котором все присутствующие хотели бы его видеть, после всего того, что разворачивалось на сцене с момента прибытия на виллу его родственников, издателя и друга его дома. То есть он появляется перед публикой в своем, уже традиционном виде, известном абсолютно всем, в том самом, что запечатлен на огромном портрете, висящем в его кабинете. Актер, играющий ***, тем временем, наденет на себя парик. Но было бы неплохо, если с самого начала, когда он начнет спускаться по лестнице, его длинные пряди волос были бы спрятаны вовнутрь его знаменитой шляпы с широкими полями. Это делается по причине, которая станет ясной несколько позднее. Все начинают перемещаться вглубь сцены, молча и словно в подвешенном состоянии, в то время как *** принимается медленно спускаться по лестнице, бледный и словно окаменевший.