Живые. Мы знали такое,
С чем ни блуд, ни аскеза
Не могут сравниться по силе...
В этот век из железа
Мы жили. Мы очень любили.
x x x
Ласка моя изнывает по розгам,
Вольная воля по ужасу пут...
Спор между голосом и отголоском,
Как поножовщина, вечен и крут.
Но коли гордость меня побудила
Милого кинуть и стыть на ветру,
Это ж не патина,
а паутина:
Детским движеньем ее уберу!
Как бы глаза ни темнели от гнева,
Очень жалею и очень люблю
Все, что меня хоть однажды согрело:
- Родина! Не оттолкни во хмелю.
Тянутся к свету твои каторжане,
И среди них
- со звездою в горсти
Я: не способная скрыть обожанье,
Ярость утишить, и дом подмести,
И хоть словцо написать без нажима,
И не погибнуть, удар нанеся...
- Милый! Согревшее - неотторжимо.
Можно обидеть, но бросить нельзя.
x x x
На смех толпе, в тоске позора,
Обшарпанная королева
Тигрица, сосланная в зоо
На дно вольера,
Фортуной брошенная в угол
Как неотстрелянная гильза,
Играй,
чтобы воскресный бюргер
Приободрился!
...Прыжок без страсти,
рык без гнева,
Глаза потухли...
И лишь порою: небо, небо
Тебе напоминает джунгли,
И ты крошишь кусты и ящик,
Неукротимая, как раса,
Чтоб бюргер,
запахнувши плащик,
Летел и трясся!..
x x x
Неизвестность в любви
обращает меня к гороскопу,
Суеверьям, гаданьям
и прочим неверным вещам...
Ничего не хочу.
Занавешу окошко в Европу.
Буду сальную свечку
на скатерти жечь по ночам.
Я-то знаю, что зиму
нельзя пережить не надеясь,
И колдунья-душа
начинает трясти короба...
Но когда я впадаю
в сию неуемную ересь,
Мне не стыдно ничуть,
потому что и снег - ворожба.
Как поет расстояние
от этажерки до стула
Словно это простор,
где и поле, и лес, и дожди!..
А сегодня во сне
мне ладони свои протянула
Незнакомая девочка...
- Диво мое, приходи.
x x x
И родина, где я росла ветвясь,
Меня не видит и толкает в грязь,
И мусор доморощенных жемчужин
На откровенном торжище не нужен,
И город, где я счастлива была,
Закрыл ворота и сгорел дотла,
И прохудились сапоги, в которых
Я шла на свет,
и драгоценный ворох
Всего, что пело, я кидаю в печь...
Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!
x x x
Я все тот же, все тот же
огромный подросток...
Е. Рейн
Ты, надевший впотьмах щегольскую рубаху.
Промотавший до дыр ленинградские зимы,
Ты, у коего даже помарки с размаху
Необузданны были и непоправимы,
Ты, считая стремительные перекосы
Наилучшим мотором лирической речи,
Обожая цыганщину, сны, парадоксы
И глаза округляя, чтоб верили крепче,
Ты - от имени всех без креста погребенных,
Оскорбленных, униженных и недобитых
Говоришь как большой и капризный ребенок,