– Вы можете посмотреть на это, если хотите. Занавесок у нас нет, и я слишком стара, чтобы выходить на улицу. – Джиллиан услышала характерный звук тянувшегося по полу ночного горшка.
– Боже праведный, Мэри, должен же быть у тебя хоть какой-то стыд? – дрожащим от возмущения голосом произнесла миссис Смитти; лицо ее наверняка скривилось в презрительной гримасе.
– Все, что у меня есть, – это чувствительный мочевой пузырь и необходимость срочно пописать.
Наступила еще одна долгая пауза, в течение которой преподобный отец, очевидно, стоял на месте, пытаясь уличить мать во лжи. Но это была лишь пустая трата времени. За пятьдесят с лишним лет жизни у Мэри Эймс уже не осталось ни капли стыдливости. Она точно сделала бы свое дело прямо на глазах благочестивого священника и даже бровью не повела бы при этом.
Поэтому Джиллиан не удивилась, сразу после этого услышав звук торопливых шагов. Уже в следующее мгновение преподобный Хэллоусби и две его престарелые приспешницы вылетели из скромного домика Эймсов. Несмотря на риск быть замеченной, Джиллиан очень хотелось посмотреть на их бегство, и она притаилась за углом. Рукой она по-прежнему прикрывала рот, чтобы не рассмеяться. А вот ее мать себя не сдерживала. Стукнув своей палкой по входной двери, она гордо закудахтала, как курица, которой удалось отстоять свой курятник.
– Ступайте-ка лучше в свой приход, преподобный! – крикнула она. – А на нашем болоте мы хотим потихоньку грешить с миром!
Из своего укрытия Джиллиан видела, как священник запрыгнул в свою красивую повозку, схватил вожжи и с обиженным видом отправился восвояси. Хотя сам он не соизволил оглянуться на хижину, за него это сделали обе его верные прихожанки, вложившие в эти взгляды всю свою ненависть и благочестивое негодование.
Джиллиан инстинктивно отпрянула назад, спрятавшись в тень дома; она давно привыкла скрываться от враждебных взглядов и не хотела даже мысли допустить о том, что они могли заметить ее.
Затем они скрылись из виду.
Вскоре после этого она услышала, как ее мать хлопнула входной дверью, возвращаясь в лачугу, и дала волю своему гневу. Но Джиллиан не вошла за ней. Она простояла на улице еще двадцать минут, дрожа от холода, прежде чем посмела проскользнуть внутрь.
– А вот и ты, – коротко хохотнув, сказала мать со своего места у огня. – Ты пропустила визит этого тупицы Хэллоусби.
– Я видела его, – спокойно ответила Джиллиан, снимая свой плащ и аккуратно вешая его на вешалку.
Затем она шагнула к огню, по дороге как бы случайно прикоснувшись к пожилой женщине и почувствовав тепло и жизненную силу, которые по-прежнему присутствовали в этом хрупком теле.