Вскоре после нашего небольшого собрания мне становится слегка не по себе, и я, захватив газету, устремляюсь вниз.
Мое новое граффити выглядит так:
Сижу, смотрю. Меня разбирает смех, но смеяться больно. Потом на смену веселости приходит депрессия, за которой следует ровный накат возмущения. Нельзя поступать так со своим товарищем. В полиции такое непозволительно. Я же, черт возьми, федеральный представитель. Так унижать коллегу… Накручиваю и накручиваю себя, входя в роль.
Дергаю за цепочку, смывая дерьмо. Вот они, глисты. Ладно, ублюдки, я и до вас доберусь.
До всех.
Поднимаюсь наверх и решительно направляюсь к Питеру. Трогаю его за плечо и отвожу в угол.
— Питер, ты видел надписи в туалете? — негромко, с оттенком озабоченности спрашиваю я.
— А, ты про это. Там всегда что-то есть. Стараюсь не обращать внимания.
Он пожимает плечами.
— Может быть, и стоило бы, — говорю я, давая волю гневу. — Лично я сыт по горло этим дерьмом. И как федеральный представитель не допущу, чтобы кто-то порочил моих товарищей. Сейчас же иду к Тоулу. — Я возвышаю голос и обвожу комнату взглядом. — Здесь завелся какой-то дешевый шутник, любитель грязных игр. Пусть надеется, что я не найду его!
Вылетаю из комнаты, чувствуя на себе ошеломленные взгляды. Несусь по лестнице к кабинету Тоула и вхожу, не постучав.
— Шеф, можно на пару слов?
— Брюс, я сейчас немного занят, — говорит он, перебирая бумаги на столе.
Похоже, для Тоула настали не самые лучшие времена.
— Я хочу, чтобы вы пошли со мной и посмотрели кое на что, на граффити в туалете.
— У меня нет времени на…
— А у меня как у федерального представителя тоже нет времени разглядывать постыдные надписи, чернящие моих товарищей!
— Ну что там?
Я объясняю Тоулу положение дел, и мы вместе спускаемся в сортир. С нами идут и другие, их лица похожи на физиономии тех упырей, которые стояли и смотрели, как на их глазах умирал тот парень, Колин Сим. Все поворачиваются к Инглису, ожидая его реакции. Тот выглядит совершенно потерянным.
— Это все полная чушь, — снова и снова повторяет бедолага, не зная, что ему делать: то ли пролить свет на состояние вещей, то ли спрятаться подальше.
Ну и как оно?
Поднимаюсь наверх вместе с Тоулом, и он приглашает меня и свой кабинет и закрывает дверь.
— Послушай, Роббо… Инглис ведь не… ну, ты понимаешь, да?
— Что именно? — спрашиваю я, чувствуя, что мне начинает нравиться эта игра.
— То, что там написано, брат Робертсон, — резко бросает Тоул.
Ситуация для него явно неловкая, надо играть в открытую.
— Да или нет, не важно, — отвечаю я, подбрасывая наживку. — Сексуальная ориентация Питера — его личное дело. Его унижают, он жертва, а наша официальная политика состоит в том, что человека нельзя подвергать дискриминации по сексуальным мотивам.