К вечеру, изрядно уставшие, а я переполненный впечатлениями, мы остановили машину у небольшого местного ресторанчика неподалеку от общественного городского парка, именуемого Майдан, являвшегося предметов особой гордости калькуттцев.
На его обширной, зеленой территории располагались множество игровых площадок и стадионы, мемориал королевы Виктории и даже монарший гольф-клуб. А еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду.
Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм, был стилизован в индийском стиле и имел открытую, затененную цветущим жасмином часть, с несколькими пустовавшими столиками.
— Так, сейчас подкрепимся блюдами индийской кухни, — сказал Кайман, когда мы уселись за один. Вслед за чем подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель сделал заказ, и вскоре блюда стояли перед нами.
В числе таковых был суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря; креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури», которые мы употребили с большим аппетитом.
На десерт последовали что-то вроде пирожных называвшихся «сандеш», приготовленных из мягкого творога с кардамоном, украшенные кокосовой стружкой, а к ним традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.
— Ну как тебе? — утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман, отвалившись на спинку стула.
— Убедительно, — ответил я. — Кухня у них явно лучше европейской.
— Восток дело тонкое, — голосом товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.
Далее расплатились, прикупив увесистый ананас и бутылку рома «Олд Монг», после чего сели в машину, отбыв в гостиницу.
Там, поочередно приняв душ, нарезали ананас тонкими ломтями, откупорили ром и стали верстать план будущего мессианства.
По нему, для начала, надлежало изучить вопрос обращения меня в ламу. Кайман, в силу своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам, таковым быть особо не желал. В связи с чем, предпочел роль посредника в общении с внешним миром. Как было на Ориноко.
По существующим канонам буддизма, стать его проводником можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего возраста исключалось, или же принять «постриг» в монастыре, где стать затворником или уйти в мир.
Так что оставался второй. Вопрос был в том, где это проще сделать.
А поскольку вариантов было три: Индия, Бутан или Тибет, мы остановились на первом. И вот по каким соображениям.