— Понятно, — отвечает молодой. После чего старый уезжает.
На следующий день сменщик распечатывает конверт и достает оттуда бумагу. «Вали все на меня, сынок» значится там. «С комсомольским приветом!».
Молодого начинают драть, он валит все на предшественника, мол тот запорол всю работу.
Время идет, молодой пашет — ничего не меняется. Разве что дерут еще больше.
Тогда вскрывается второй конверт. В нем значится «Обещай все осознать, и исправиться». Это тоже принимается к исполнению. Служба катится дальше. Теперь уже майора, начальство все равно жучит и гнобит, подходит «край», и он читает последнее послание.
«Готовь три конверта» написано там.
Вот такая притча, старлей, — закончил Дувалов, поле чего мы дружно рассмеялись, а потом я сказал.
— Все понял, товарищ майор. — Давайте акт. И учиил подпись.
Довольный, что все закончилось миром, Дувалов пригласил меня отобедать в недорогой ресторан. Расположенный в старой части города. Туда мы добрались на его служебном «Рено», который припарковали на стоянке.
Из ресторана открывался отличный вид на голубой залив с замком Иф, описанным Дюма в «Графе-Монтекристо», на овеваемой легким бризом террасе было комфортно и немноголюдно.
Майор заказал мидии, сваренные в луковом бульоне, жареную макрель под соусом, провансальский сыр и бутылку «Пастиса».
— Сорок пять градусов, — сказал, разливая в рюмки пахнущую анисом жидкость.
— Ну, за Партию и правительство! — провозгласил тост, и мы дружно подняли рюмки.
Когда выхлебали бульон с морепродуктами, я учинил ответный — за здоровье майора, вслед за чем перешли на «ты». Отбросив субординацию.
Дувалова звали Анатолий, и он рассказал мне много интересного. Из того, что имеет отношение к оперативной обстановке. Оказалось, что помимо консульства, в качестве «довеска» мне предстояло обслуживать еще и наше торгпредство, а также бывать на разного рода деловых встречах и приемах.
— Там не вздумай бухать, — многозначительно сказал Толя. — Французская контрразведка любит подставлять на них своих баб. Трахнешь такую и попался на крючок. Со всеми вытекающими. Усек?
— Ага, — сказал я, поежившись. — Не буду. А как наш контингент? В смысле в консульстве и торгпредстве?
— Скажу тебе честно, говно, — наклонился ко мне майор. — Половина блатных и никакой любви к Родине.
— Иди ты! — выпучил я глаза. — А где же патриоты?
— Патриоты только в «органах», как мы с тобой — оглянулся он по сторонам. — Остальным верить нельзя. Как говорил папаша Мюллер.
— Так что же делать? — изобразил я притворное удивление.
— Выявлять и отправлять в Союз. А там сажать, — потянулся Анатолий к бутылке.