- Звонила Любовь Даниловна,- сказал Оленев.- Она не может спать от тревоги. Я сказал ей, что операция кончена. Теперь дело в хорошем уходе. Я обо всем договорился с главврачом. У Марфеньки отдельная палата. Вам, Христина Савельевна, поставят вторую кровать. Прошу вас ходить за ней... Я... я отблагодарю вас щедро.
- Меня пустят к Марфеньке? - обрадовалась Христина. Лицо ее просияло.Я все время смогу быть с ней?
- Я же сказал... Я надеюсь на вас. Марфенька столько вам сделала. И я отблагодарю.
Христина изумленно взглянула на Оленева. Она не догадалась заверить его, что будет добросовестно ухаживать за Марфенькой.
- Разве вы не видите, что она готова жизнь отдать за вашу дочь? - резко заметил Мальшет.- И надо же иметь такт.
Подошла та же пожилая сестра и принесла Христине накрахмаленный халат и косынку. Помогла ей это все надеть.
Христина оживилась и крепко пожала руки Филиппу и Яше.
- Мы будем тебе звонить каждый день,- сказал Мальшет.- Пойдем, Яша.
Яша должен был ночевать у Мальшета. Но он вдруг заволновался:
- А как же я? Я должен видеть Марфеньку! Я так не уйду!
Сестра пожала плечами.
- Сейчас к больной никого не пустят. Приходите в приемный день. И если врач разрешит...
- С какой стати! - возмутился Оленев.- Сейчас к ней могут пускать только самых близких.
- Марфенька- моя невеста! - в отчаянии выкрикнул Яша.
Сестра посмотрела на него с сожалением.
- Попробуйте зайти завтра! - посоветовала она. Христина кивнула головой и пошла за сестрой, сама теперь похожая на медицинскую сестру, в белоснежном халате и косынке, повязанной по самые брови. Они поднялись по широкой лестнице, залитой электрическим светом, и долго шли гулкими пустыми коридорами, куда-то поворачивали, пока не остановились перед дверью.
- Когда устанете, можете немного прилечь,- сказала сестра,- но лучше сегодняшнюю ночь не спать: больная очень плоха. Она пилот? Расшиблась? Как жаль, такая молодая! Я буду заглядывать. Если что, позовите меня. Вот звонок, смотрите.
Сестра поспешно ушла.
Христина робко подошла к кровати. Марфенька лежала животом вниз, голова ее была неловко повернута, длинные темные ресницы резко выделялись на восковой щеке. Она еще не проснулась после операции. Одна рука свесилась, как у мертвой.
Христина опустилась на колени возле кровати и поцеловала эту обескровленную руку,-как она целовала крохотную ручку своего ребенка, потом осторожно положила ее под одеяло. Села рядом с постелью на стул и грустно огляделась. Палата была значительно больше в высоту, нежели в ширину, как железнодорожный контейнер, только ослепительно белый. Вместо окна - дверь на балкон с открытой фрамугой наверху. Воздух в палате был свеж и влажен, все же явственно проступал запах какого-то сильно пахнувшего лекарства.