— Благодарствую, что дали омыть себя перед смертью. Таперь кончайте. — Глянув на топорик в руке Фрола, хриплым шепотом, видно, горло перехватило, попросил: — Может, мужики, лучше стрелите?
— Думаешь, от пули умирать легче?
— Таперь все одно… — опустил голову Косых.
— Покаяться тебе надо, чтобы смерть легко принять, душу облегчить надо…
— А ты что, поп?.. — поднял голову Косых, глядя на Фрола.
— А при чем здесь поп? Перед Богом покаяться да у людей прощения попросить.
— Мне прощение просить надо будет на том свете, те, кто на меня в обиде, все там, там и просить буду.
— Не совсем это так. Подумай, Федька Кулаков по твоей милости на каторгу пойдет, а то и голову сложит. Он-то чем виноват?
— Не пойдет.
— За Панкрата Соболева, тобой убиенного, он в сыск объявлен, — напрямую сказал Семен.
Косых, нахмурив брови, спросил:
— Откель знаешь, что я кончил Соболя?
— Все село про то говорит, что за бабу ты его грохнул.
— За бабу? — искренне удивился Косых. — Это кто ж такое выдумать мог?
— Кто выдумал, не ведаем, мы про то от Агафона в лавке слышали, знаешь такого?
— Агафона?! Значит, вот оно как получается?! А меня вы схомутали не по его наводке?
Фрол с Семеном переглянулись и замешкались с ответом, потому как этого не было, но Косых опередил их ответ и понял их молчание по-своему.
— Суки, сговорились! Меня решили кончить, а сами чистенькие! Чуяло мое сердце, не так что-то!!! Чуяло! Продал меня Авдеич, использовал, как хотел, и продал! Развязывай ноги мне! Не побегу, слово даю, заслужил я кару небесную, ваша правда, дайте грех с души сбросить!
— Поясни сначала, чего удумал! — жестко сказал Семен.
— Вы чё, думаете, я из-за бабы мужика убил?! — Косых откинулся в диком хохоте.
Прохохотавшись, он утер выступившие слезы.
— Хорошо, слушайте, коль правду знать желаете! Панкрат поперек Никифорова пошел да про ладанку нашу вызнал, тем себя и приговорил! А тут Федька подвернулся вовремя, ну и сложилось все в масть. Убил я Панкрашку, убил потому, как Никифоров то приказал!
— Вот так просто?
— Не верите?
— Никифоров знатный на реке человек, а ты разбоем старателей грабил, как тебе на слово верить! — размышляя, подлил масла в огонь Семен.
— Не верите, а зря… Да, злодействовал я, да, души губил, но не предавал николи… и не прощал предательства. — Косых сжал кулаки и с силой ударил ими о землю. — Ладно. Одно прошу, дайте поквитаться с Никифоровым, через него я душу свою кровью запачкал. Я вам — Федьку от каторги, вы мне — Никифорова?
— И как это будет, отпустить тебя? Извиняй, нету тебе веры!
— А не отпускайте. Руки вяжите, а ноги ослобоните.