— Это зачем?
— А затем, встреча у меня с Никифоровым через три дня на Шааргане. Вместе и пойдем. Там сами поймете, что к чему.
— Нет уж, ты договаривай!
— Матана по приказу Никифорова должон приезжих начальников туда вывести, они с сотником Пахтиным на меня подозренье по Соболю держат, а через меня и на Никифорова зуб…
— Кто тебе про то сказал?
— Никифоров.
— Что ж тебя не схватили?..
— Дак ушел…
— Ага. Дали бы тебе уйти казачки Пахтина…
Косых задумался.
— Зачем встреча та?
— Пахтина и начальников приезжих решено побить…
— И что, сам Никифоров при том будет?
— Сказал, будет.
— Что ж, подумать надо.
— Думайте, только туда день конного ходу. Встреча через два дня, идти надо прям щас, если живых застать Пахтина с заезжими хотите, мужики.
— Где на Шааргане? — спросил Фрол.
— На половинке зимовье, за кедрачом.
— Знаю. Побудь пока. — Фрол, повернувшись к Семену, продолжил: — Пойдем, Семен, выйдем, поговорить надо.
Семен согласно кивнул, и они вышли из зимовья, оставив Косых одного.
— Если он правду сказал, надо идти, — сказал Фрол.
— Какой ему резон врать с топором у горла?
Фрол при этих словах изменился в лице. Семен не понял, что случилось, и хотел было спросить, но Фрол показал ему: молчи! Ясно стало, когда Фрол показал ему свои руки, в них не было топорика. Фрол жестом пояснил, что он оставил его там, в зимовье. Они оба шагнули к двери. Фрол отстранил Семена и распахнул дверь.
Косых сидел на полу и растирал уже ноги, с которых снял веревку.
— Не боись, вон твой топор. Говорю же, дайте мне Никифорова, а я вам Федьку от вины освобожу, крест целовать готов. — Косых смотрел то на Фрола, то на Семена.
Фрол прошел, взял топор в руки.
— Нешто и теперь не верите, топорик-то и я мог в руки взять? Да не взял!
— Хорошо, что не взял, значит, поживешь еще, — ответил Фрол.
— Выходим немедля, если все как ты сказал, казнить тебя не будем, пусть тобой Пахтин занимается, авось зачтется тебе дело доброе, — медленно произнес Семен.
— Ну, тогда поспешать надоть, мужики, — подхватился Косых. Он как-то изменился за эти несколько минут. В нем появилась решимость, а может, забрезжившая в словах Семена надежда зажгла в нем желание к действиям. Он, с трудом встав на ноги, чертыхаясь и охая, вышел из зимовья и, оглядевшись, спросил: — Вроде все в округе знаю, а это место не припомню, где это мы?
— Тебе зачем?
— Дак это, идти-то в каку сторону?
— Не боись, выведем.
— Фрол, руки-то ему вязать будем?
— С вязаными руками далеко ли в тайге уйдешь? Его и так шатает.
— А мы его на коня посадим, а глаза завяжем, — громко сказал Семен.