«Не про то ты, бабушка, печешься», — подумал Федор и тихо сказал Силе:
— Отопрешь, как солнце садиться будет, смотри, чтоб не заметила она тебя. Помнишь место, где телегу твою чинили?
— Хорошо помню.
— Послезавтра, к вечеру, принеси туда мешок, мать моя соберет. Ладно, прощевай, Сила.
— Прощевай, Федор, не бойсь, мы тута все за тебя! Анюте привет передай!
— Ты чё, Сила, взаправду думаешь, что она со мной в бегах?
— А рази нет?
— Нет, Сила, не видел я ее, в тайге я был, медведя завалил, ты ж мясо видел.
— Тогда где ж она делась, неужто утопла?
— Не знаю где, но жива она, я знаю, чую, жива… да вот еще, порученье тебе важное есть, сполнишь?
— Сполню, Федь, чё делать-то?
На улице послышался какой-то шум, кто-то шел, тихо насвистывая.
— Пошли отсель, по дороге расскажу…
— Я же не мог его силком тащить прилюдно, — оправдывался Косых, стоя перед сидевшим на лавке в конюшне Никифоровым. Тот был недоволен, то и дело бил по лавке ребром ладони и чертыхался, слушая то Ивана, то Панкрата. — Ловок, подлец, ружье наставил и курок взвел, не до шуток было, и Панкрата, опять же, не послушал.
Панкрат гнусаво дополнил:
— Только пообещался придти, а сразу не пошел, за начальство не признает никого, не только уважения не выказывает, а гордыню свою супротив власти выставлят и шомполку не отдал, опять же.
— Садись, Иван, пиши жалобу на гаденыша, преподнесем волостному старшине как надо, плетей Федьке не миновать. Сам на коленках приползет, когда казаки вестового за ним пошлют. Вот тогда и спрошу с него за Анюту, его это рук дело, его, больше некому! Совсем сдурел народ, нет страха ни перед Богом, ни перед людьми. Если позор такой на мою голову, так и ему спуску не будет, не вернется Анька, покалечу! — с пеной у рта хрипел Никифоров. — Пиши, говорю, жалобу…
— Там мужики стояли, видели, как я на него наскочил сперва, могут выдать, тогда за напраслину меня в плети…
— Спужался, чё ли, Иван, ушам не верю! Что за мужики были?
— Не углядел, они в сторонке стояли.
— Нехай. Ты что думаешь, против моего слова кто-то из мужиков наших пойдет?!
— Так то против твоего, а против моего могут и встрять.
— Отчего?
— Завидуют, гады, оттого зубоскалят.
— Нет, прав Иван Авдеич, надоть порядок в селе навесть, что ж это получается, никакой управы на них нету, — загнусавил Панкрат, заглядывая в глаза Никифорову. — Староста-то Иван Иванович неделю вторую глаз не кажет на люди, говорят, лежмя лежит, за лекарем в Енисейск послали, дела все мирские на мне висят.
— Ты на что, морда постная, намекаешь? — Никифоров, крепко схватив Панкрата за кафтан, притянул его к себе, заставив наклониться в пояс. — Это не твоего ума дело, утрись, чё вспотел-то, без тебя управимся, — и отпустил, слегка оттолкнув.