А мы, слушая эти вопли и стоны нашего несчастного товарища, стояли, не смея пошевельнуться, около него в угрюмом молчании. Только Энни не выдержала: упала на снег рядом с Максом, охватила его своими руками, прильнула лицом к его лицу и говорила ему полным ласки голосом:
— Не плачь, не тоскуй. Ты потерял свет глаз? Но это — чары зимней ночи. Когда уйдет мгла, когда выкатится из-за горизонта ясное солнце, отогреет твою застывшую кровь, ты опять будешь видеть мир.
— Но я теперь слеп! — стонал Макс.
— Мои глаза будут твоими глазами, — говорила девушка. — Я все вижу, и я буду направлять твои шаги. Не плачь же, не тоскуй!
Вы можете думать, джентльмены, что хотите. Дело ваше! Но у меня переворачивалась душа от тоски и жалости, когда я слышал утешающий Макса голос девушки. И грезилось что-то далекое, бесконечно далекое от этих проклятых ледяных полей, и звучала в моих ушах какая-то неземная музыка…
— Не бойся, милый! — тем временем шептала Энни, но шептала так, что нам был слышен каждый звук.
— Не бойся! Если ты устанешь, я понесу тебя. Где твой дом, где твой очаг, там мой дом, мой очаг. Где твоя могила, там моя могила. Если твои друзья уйдут, я останусь с тобой. Я буду защищать тебя своими руками от хищных волков и от «белого господина льдов», я своим телом спасу тебя от леденящего дыхания северного ветра. Не бойся, не тоскуй!..
Макс, немного погодя, успокоился, поднялся, присел на санях. Потом мы опять тронулись в путь.
Вперед, вперед!
А в эти мгновенья на небе творилось что-то чудесное: вдруг появились на нем светлые тучи, словно плывущие в бесконечной выси и снизу освещаемые далеким, нам невидимым солнцем, потянулись лучезарные полосы, воздвиглись световые колонны, перекинулись гигантские арки. Вот с неба на землю словно спускается, колышась и переливаясь, огнистая завеса с бахромчатыми краями. Вот свивается она упругими складками. Бледнеет, тускнеет… Опять разгорается… и опять тускнеет.
Это было северное сияние, такое могучее, такое великолепное, каких я ни до этого, ни после никогда не видел.
И мы стояли почти час на пригорке, глядя на это зрелище, и была полна моя душа мистическим благоговением, и трепетала она…
Прошло еще несколько часов. Давно догорели фантастические огни северного сияния, давно мгла охватила нас, и мы сделали немало километров нашего пути, когда выяснилось одно обстоятельство, как громом поразившее нас всех: Макс хватился компаса, по которому мы направляли наши шаги, и обнаружил, что компас исчез. Должно быть, он обронил его там, на том месте, где мы узнали о грозящей постигнуть нашего несчастного друга слепоте.