И невольно вскрикнул:
— Свет! Свет!
В самом деле, на краю горизонта виднелась узенькая полоска чуть брезжившего света. Только мой истосковавшийся взор привычного бродяги по ледяным пустыням, в царстве полярной ночи, мог увидеть этот слабый свет.
Следом за мной и Макс, глубоко взволнованный, повторял трепетным голосом:
— Свет, да, свет!
— Близится «день светозарного бога Индры», — сказал, как бы давая ответ на чей-то вопрос, один из наших провожатых.
— Завтра «день счета», — поддержал его другой.
— «День красных» и «день черных чисел», — отозвался третий.
— Я уже слышу: звенит сталь, ударяясь о сталь, металл жадно пьет алую кровь «детей света». Души «тех, которые не нужны», мчатся навстречу огненной колеснице Индры, светозарного, победоносного, приветствовать его возвращение.
— Я вижу, плывут, плывут по волнам льдины, и с них несутся песни девичьих голосов, поющих гимн смерти! — закончил четвертый.
— Что это все значит? — спросил я Макса, когда он перевел мне слова спутников.
— Почем же я-то знаю? — пожал он плечами. — Надо будет расспросить!
Тим Фиц-Руперт опять на сцене. — Аудиенция Макса у «великого единого». — Чем «люди света» решили нашу участь. — «День счета». — Бой на арене. — На плывущих льдинах. — Побег.
Когда мы вошли в нашу камеру, мы увидели Падди. По-видимому, в наше отсутствие на ирландца нашел его стих: Падди сидел, забившись в угол, скаля зубы, глядя вокруг сверкающими глазами, и его лицо было бледно, как полотно, и он дрожал всем телом.
— Что случилось? — окликнул я его.
— Я… опять… видел… Тима Фиц-Руперта! — простонал Падди. — Он пришел сказать мне, что осталось только десять суток… Но он лжет, он лжет. Я не умру. Я не хочу умирать!
Падди упал, и длинное тело его забилось, извиваясь в судорогах, по полу нашей комнаты. Мы стояли около несчастного и глядели на него угрюмыми глазами. И в душе каждого из нас шевелилась та же роковая мысль о близкой гибели…
Несколько часов спустя Макса позвал один из конвойных. Переговорив с ним, немец исчез куда-то, воспретив следовать за собой Энни. Вернулся он через полчаса, озабоченный, но вместе как будто несколько успокоенный.
— Меня звал «хранитель тайн», — сказал он.
— Старый седобородый джентльмен?
— Ну да. Он сказал очень многое. Во-первых, он предполагает умереть завтра.
— Гм! Похороны по первому разряду? — засмеялся Падди, уже оправившийся от своего испуга, но смех его звучал фальшиво, и голос был хриплым, как голос голодного волка.
— Затем, — продолжал Макс, не обращая внимания на неуместную шутку ирландца, — затем старик предупредил: завтра у них очень странное торжество, этот самый «день счета». Я, в сущности, не совсем понял, в чем дело. Но будешь нечто вроде воинских игр, в которых примут участие до пятидесяти подростков-мальчиков.