Я не могла себе позволить подобной слабости.
– Хорошо, – отозвался Альберт, высунул руку и поманил к себе. – Ты долго не приходила. Я волновался.
Кожа на его предплечье натянулась, крючковатые пальцы совершили характерные для приглашающего жеста движения. Я послушно присела на край кровати, стараясь не замечать уродливые желтые пятна, и притронулась к протянутой ладони. Холодные и сухие пальцы сжались.
В горле запершило. Тошнотворный запах, похожий на смесь грязи, ацетона и гниющей плоти перекрывал дыхание. Я сидела рядом с его источником. Если бы могла позволить себе убежать за дверь и скрыться, сделала так сию же минуту.
Медперсонал тщательно следил за чистотой Альберта Эдуардовича, постельное белье менялось с завидным постоянством, комната проветривалась. Но каждый раз, кто бы ни приходил, видел одно и тоже – желтые пятна на простынях и пододеяльнике. А сам запах настолько въелся в стены, что казалось, даже после того, как палата номер семь освободится – он него невозможно будет избавиться.
Иногда мне начинало казаться, что так воняла душа старика. Чем не пытайся скрыть или перебить запах, а гниль прорывается наружу. Возмездие Господне? Я могла поверить в это, если бы не знала – Бога нет.
– Погладь меня, – неожиданно приказал Альберт.
Металлические нотки в его голосе говорили об одном – непослушание будет наказано.
– Что?
– Погладь меня, Лили. Так, как раньше. Помнишь?
Альберт впился в мое лицо бесцветными, похожими на рыбьи, глазами. Его брови сошлись на переносице, искривив жесткие черты лица почти до неузнаваемости.
– Ты не помнишь?
Свободной рукой я сжала край простыни. Неужели это сейчас повторится снова? Вербицкий впадет в ярость, а я с ним не смогу справиться. И Володька, санитар, сегодня как назло взял отгул. Его жена, маленькая Леночка, похожая на мартышку, такая же шустрая и веселая, лежала на сохранении на три этажа ниже.
– Конечно, я помню, дорогой, – выдавила я.
Альберт облегченно выдохнул, его лицо разгладилось. Повинуясь интуиции, я протянула подрагивающую ладонь и приложила к высокому лбу. Отвела липкие пряди. Старик закрыл глаза, уголки губ растянула блаженная улыбка.
Мне повезло. На этот раз. Какого черта я это делаю? В обязанности медсестры не входит ублажать старых богачей перед смертью. Но… Неприятности – это последнее, что я хотела бы вновь увидеть в своей жизни.
Конечно же, я не могла знать, как прикасалась к Вербицкому его Лилия. По одной простой, как дважды два, причине – я не она.
Все в жизни возвращается на круги своя, Кесарю кесарево, так когда-то повторяла мне мать. И сколько бы я не старалась поверить в обратное, но эта закономерность неизменно срабатывала. Вербицкий Альберт Эдуардович получил именно то, что заслужил. Червь, что точил его изнутри злобой и жестокостью всю жизнь, вылез наружу уродливым чиряком.