В 2 часа дня что-то было назначено в университете, часть программы. Я приехал, почесал нескольких студентов, а потом мы вернулись. Чтение в 8. Мы еще попили пива, и я заметил, что Билл скорее слушает, чем говорит; я тоже. Поэтому у нас было тихо, но не так тихо – уютно тихо, никто не толкался, не пихался, никаких мегафонов. Мы ненадолго сходили к Биллу в трущобы. У него была квартира наверху и спереди над «Блумингтонским ружьем», Главная улица, Блумингтон. Просторно и светло. Хорошее место было бы писать – а может, и было. Потом вернулись домой. Еще пива – по моему настоянию. Пришел преподаватель, отвечавший за чтения, – очень увлеченный, по-детски, но приятный: бурлил, но искренне. Билл предложил мне в прихожей каких-то таблеток, но я отказался.
– С желудком неважно, дружок, меня от этой дряни на тряпки рвет. – Преподаватель мне посоветовал больше не пить слишком, а потом мы поехали ужинать. Я предложил в такое место, где есть пиво. Все время, пока разговаривали и планировали, я очень стеснялся Билла; чувствовал, что он всегда рядом, от него лучи, хорошие, крепкие, сверхпервоклассные лучи – души, если угодно. У него была простая манера что-то говорить, но что б он ни сказал, возвышало игру из пакости, сообщало ей мягкую человечность. У людей есть разные манеры выдавать свои ненависти, предубеждения, мелкие безумия, ревности; Билл ничего этого не выказывал. Не стану делать из него божество; он просто был очень хорошим человеком, и мне он нравился, очень.
Мы доехали до чтения, я почитал, вернулись в дом. За нами увязался кое-кто из публики. Студенты, парочка преподавателей, кто-то еще, неизвестные. Возникла выпивка. Студентки были милы, все капканы расставлены. После чтений у меня всегда облегчение; для меня это грязная работа, я на ней потею. Я принялся пить по-тяжелой, облегчение затопило меня, и я принялся «трепаться». Это ожидалось, входило в программу, но было самым легким ее номером – чек я уже получил. Я насмехался над литературной сценой…
– О, скажите-ка, вам фамилия Лоренс что-нибудь говорит? Нет, не Джозефин, не аравийский парняга – тот, кто доил коров и женщин… – И тому подобное. Так можно было не отвечать на вопросы о себе. Разок той ночью я протянул руку и схватил Билли за волосы: – …и вот этот вот ебаный торчок, на что он вообще годится? – Все стихло. – Знаете, – сказал я. – Билл написал одно стихотворение, от которого у меня мурашки побежали по рукам… Билл, то, где твоя девочка предлагает клиента захомутать, чтоб ты себе дозу срастил, а ты злишься и начинаешь плакать, а она говорит: «Не плачь, папа, это же просто еще один способ выставить лоха». – После чего мы перешли на другие работы Билла, и всем стало получше…