. А среди прочего лучшим у него было то, что он подогнал новую кровь, новые войска журналу, тогда называвшемуся «Поэзия: Журнал стихов». И разумеется, написал не только «Песни».
Были ли Паунд антисемитом или фашистом, имел ли право быть тем или другим, – это иная полемика. Те его речи по радио, что я читал, звучали скорее имбецильной белибердой школьника, считающего себя шибко умным, – скорее так, чем нескладухами безумца. Кроме того, у многих творческих умов имеется естественная тяга заглянуть и на другую сторону. И желанье постоять иногда на этой иной стороне просто смеху ради. Потому что первая сторона тут уже так долго, она такая неизменная и, похоже, уже поизносилась. Селина, Гамсуна, других временами на этом ловили. И не простили за это. В попытке зайти за грань Добра и Зла (если таковые существуют) равновесие иногда колеблется, и человек отходит ко Злу (при условии, что оно есть), поскольку оно видится интереснее – особенно если твои же соотечественники просто-напросто блаженно принимают следование тому, что, как им говорят, есть Добро (ни разу в этом не усомнившись). В общем и целом у разумных людей существует тенденция не верить в то, во что верят массы, и в большинстве случаев они из-за этого оказываются у самого яблочка; в другие разы им опаляет жопу, особенно на политической арене, где победители диктуют, какая сторона права.
Паунда обожгло, и чтобы спасти жопу его души, мы поместили его к психам и сказали, что он ничего не мог с собой поделать. Да, если б фашисты, нацисты победили, думаю, Паунд одним из первых обратился бы против них, и к черту цену. Он просто спутался с Проигравшим, а Проигравший никогда еще не выигрывал Трибунал по Военным Преступлениям.
Кроме того, в Америке после окончания Второй мировой так называемая интеллигенция, университеты склонились Влево (особенно гигантским всплеском после 1931–1947 годов). А для художника клониться Влево, даже Крайне Влево не только считается простительным, но и расценивается как высокая форма творческой отваги.
Паунд не вписывался в их рамку духовной картины.
Так что же остается нам? Послушники Паунда заявляют, что всю его работу нужно рассматривать как таковую, а мелкие политические чудачества – отставлять в сторону. Не-творцы утверждают, что судить надо человека целиком. (Что означает – судить по их стандартам. Если я прав, значит, ты – нет. Правильно?)
Формирует ли историю Человека (включая Женщин) некая возможная крайняя внутренняя доброта Человека – или же самоутверждающиеся Алчность и Тяга к Власти? Или их смесь? Не знаю. Я из тех позорников, у кого нет политики. Я не понимаю ни столько, ни полстолько.