– У Пола дома они проводят поэтические чтения, – сказал Маркс. – Каждое воскресенье. Я видел первое в прошлое. Он их всех выстраивает по одному у себя перед дверью. Потом одного за другим впускает и усаживает, после чего первым делом читает свое. У него по всему дому эти бутылки расставлены, у всех языки наружу, так выпить хочется, а он никому не начисляет. Что ты скажешь про такого сукина сына?
– Ну, значит, – сказал я, – давай не будем слишком спешить. Под всей этой мурой Пол еще может оказаться очень прекрасным человеком.
Маркс воззрился на меня и не ответил. Лоррейн просто расхохоталась. Я вышел, взял себе еще пива, открыл его.
– Нет, нет, понимаешь, – сказал я, – может, дело в его деньгах. Такие деньжищи вызывают эдакий запор; там вся его доброта заперта, наружу выбраться не может, понимаешь? А вот если б он избавился от какой-то части своих денег, ему бы получшело, он бы человечнее стал. Может, и всем бы лучше стало…
– А как же индейцы? – спросила Лоррейн.
– Им тоже дадим.
– Нет, в смысле, я сказала Полу, что и дальше буду их сюда впускать, чтоб они мылись. И гадить тоже могут.
– Конечно, могут.
– Еще мне нравится разговаривать с индейцами. Мне индейцы нравятся. А Пол говорит – не хочет, чтоб они тут бродили.
– Сколько индейцев приходит сюда каждый день мыться?
– О, человек 8 или 9. Их скво тоже приходят.
– А молоденькие скво среди них есть?
– Нет.
– Ну, давай не будем слишком морочиться индейцами…
На следующий вечер пришла Констанс, бывшая. У нее в руке был стакан для коктейлей, и она немного удолбалась. Она по-прежнему жила в одном из домов Пола. Иными словами, у Пола было 2 жены. Может, больше. Она подсела ко мне, и я почувствовал рядом ее ляжку. Ей было года 23, и выглядела она чертовски лучше Моны. Говорила со смешанным франко-германским акцентом.
– Я только что с вечеринки, – сказала она. – Все наскучили мне до смерти. Маленькие как-кашки, туфта, просто выше моих сил!
Затем Констанс повернулась ко мне.
– Хенри Чинаски, вы просто в точности как то, о чем пишете!
– Лапуся, я не настолько плохо пишу!
Она рассмеялась, и я ее поцеловал.
– Вы очень красивая дама, – сообщил я ей. – Вы из тех шикарных сучек, без обладания какими я в могилу сойду. Такой провал между нами, образовательный, общественный, культурный, вся эта параша – вроде возраста. Грустно.
– Я могла бы стать вашей внучкой, – сказала она.
Я снова ее поцеловал, руками обхватив ее бедра.
– Мне внучки не нужны, – сказал я.
– У меня есть кое-что выпить, – сказала она.
– К черту этих людей, – сказал я. – Пойдемте к вам.