Был вечер. Огромный черный автомобиль въехал в гараж. Из салона выскочил атлетически сложенный человек в кожаной куртке. Он открыл дверь машины:
— Пожалуйста, дон Винченцо! — водитель слегка поклонился.
— Спасибо, Джованни, — буркнул дон Винченцо и вышел из автомобиля. Быстрым шагом он направился в дом и вскоре уже был в своем кабинете. Устроившись в удобном кресле, он раз за разом прокручивал в уме сложившуюся ситуацию. А поломать голову было над чем. Еще недавно дон Винченцо в грош не ставил этого выскочку Эспиносу. Парень оказался не так прост: очень хитер, напорист и, несмотря на молодость, чрезвычайно опасен. Наглый тип, всегда готовый нанести удар ниже пояса. Удивительно, но прежде никто его не принимал всерьез. Со временем его организация значительно укрепилась и обрела некий опыт. Словом — крепкий орешек.
«Раньше его можно было приструнить, но теперь это сделать очень трудно», — подумал дон Винченцо.
Чуть раньше люди Эспиносы разгромили казино Фернандо Кемпеса. Потом убили Фарри, лейтенанта дона Винченцо. Конечно, дон Винченцо принял ответные меры. Кровавая карусель завертелась. Эспиноса мог заручиться поддержкой Бранта, и это было бы очень плохо. Но Брант и все остальные предпочли нейтралитет, так как Эспиноса абсолютно непредсказуем.
«Может быть, не стоило обострить ситуацию, надо было идти на компромисс? — размышлял дон Винченцо. Но сразу отбросил эту мысль. — Все, и в том числе Эспиноса, расценят это как проявление слабости. Необходимо, чтобы сам Эспиноса попросил мира. Стереть бы подонка в пыль… Мерзавец никогда не играет в открытую. Он наносит чувствительные удары, прячась, как мышь в норе. Очень плохо, если в войну, не дай Бог, будет втянут Энрико. Это моя ахиллесова пята», — подумал дон Винченцо и решил сегодня же укрепить охрану госпиталя.
— Ты мне очень дорог, чтобы тобой рисковать, — тихо произнес он. — Я уже не тот железный дон Винченцо, который много лет возглавлял организацию».
За много лет, полных опасностей, он научился напрочь изгонять из своего сердца жалость. На трупы, что иногда оставались после проведения той или иной акции, он смотрел вполне равнодушно, считая их необходимыми издержками его «трудовой деятельности». Теперь же гибель девушки напомнила ему о давно забытом чувстве. И это удивило его: «Что это я? Подумаешь, девица Энрико! Очень скоро сын забудет о ней. Все забудут, кроме Переса!»
Он хотел позвонить сенатору, чтобы выразить соболезнование, но передумал.