Антон не ответил. В салоне старого прокуренного седана было душно, и он раздумывал, как скоро их занесет песком, если приспустить боковое стекло. А еще он думал, что именно так и живут слепые — среди обжигающей враждебной пустоты.
— Здесь ничего нет, — произнес он, наконец. — Только песок.
— А вот тут ты не прав, напарник, — ответил Гай. Он навалился на руль, пытаясь протащить седан под накренившимися столбами электропередач. Свисающие до земли провода заскользили по лобовику, как щупальца. — В этом месте живут чудовища. Настоящие чудовища, каких тебе еще не доводилось видеть.
Антон пожал плечами. Они работали в паре с Гаем четвертый год, но так до конца и не притерлись друг к другу. Гаю было сорок с небольшим — жена, пара детишек, дом в кредит, — но Антону чудилось, что внутри у его напарника ворочаются змеи. В нем текла индийская кровь, та, что плохо пахла под палящим солнцем обновленной Европы. С детства Антона учили, что дурная кровь рано или поздно выкинет какой-нибудь фортель. И он знал, что в такой компании постоянно нужно быть начеку. Ведь настоящие напарники ходят друг к другу в гости, ужинают вместе с семьями, а после пьют пиво на веранде. За четыре года Антон ни разу не пригласил Гая к себе на ужин. Его жену — индуску с пирсингом на лице и татуированными лодыжками, и двоих смуглых ребятишек с хлюпающими носами. Антон никогда их не видел, но представлял именно такими — аляповатыми, шумными, дикими.
— Чудовища, — повторил Гай, кивнув собственной правоте. — Иногда я думаю, что резервация — это королева-мать, которая плодит чудовищ. Выебаная пузатая сука, которой не терпится все здесь измазать кровью…
Чудовища. Подумал Антон. Мы выросли, и им стало тесно под нашими кроватями. Они выбрались и теперь живут здесь, среди людей…
Он посмотрел на заляпанную руками мигалку, втиснутую в самый угол лобового стекла. Синий светодиодный маяк на витом шнуре. То, что вряд ли отгонит чудовищ.
"В детстве, — подумал Антон, — чудовища боялись света. Стоило только зажечь ночник, как они исчезали — прятались в шкафах и под кроватями. Теперь они не боятся… — он открыл бардачок и сунул туда мигалку. — Потому что мы сами не верим в этот свет".
— Все равно поймут, что мы легавые, — сказал Гай, не отвлекаясь от дороги. — Кто еще попрется в такую дыру по собственной воле?
Антон не слушал. За окнами облезлый и заржавелый утопал в песке поверженный колосс — завалившийся набок памятник — серп и молот в обрамлении пшеничных колосьев.
— Что здесь случилось?
Гай пожал плечами.
— Buree jagah[1]