Чтобы понять, почему я так поступил, мне, пожалуй, стоит раскрыть вам несколько дополнительных фрагментов головоломки.
Как вам уже известно, мои родители – люди хорошие и великодушные. Каждое лето я их навещаю. Джули этим очень довольна. К ним нужно лететь на самолете, поэтому подобная поездка требует определенных усилий и ее нужно планировать заранее. Теперь они уже в возрасте и сами никуда ездить не любят, поэтому обязанность отправляться в путешествие лежит на нас. Сестра на десять лет моложе меня, у нас с ней мало общего. Она преподает историю в Лондоне. Никогда не была замужем, но своей жизнью, похоже, вполне довольна. Каждое Рождество присылает нам открытку и фотографию, на которой она неизменно изображена со своими двумя лабрадорами.
Пока тем и ограничимся. Надеюсь, я убедил вас, что в основе моего стремления помочь сыну лежал эгоистичный, но вполне нормальный инстинкт отца, защищающего собственное дитя, а не что-то более гнусное и порочное. Я ощущаю потребность оправдать себя и свои действия. Это не что иное, как проявление вины. Я всегда говорю пациентам, что вина как таковая ничего хорошего не дает. Мы должны двигаться вперед, в то время как она толкает нас на другой путь, идти по которому совсем не нужно. По самой своей природе это чувство тянет человека назад. Посмотрите, как даже сейчас она отвлекает меня от решения стоящих предо мной задач!
Те дни требовали огромного напряжения, а я достаточно сведущ, чтобы понимать, в какой помощи нуждаюсь. Говорят, врачи – худшие в мире пациенты. А все потому, что мы обладаем невероятным могуществом. Могуществом исцелять, если, конечно же, доктор компетентен. И могуществом наносить вред, если нет. Чтобы разделить судьбу с теми, кто находится в твоей власти, требуется смирение. Некоторым оно не по плечу. Для поддержания уровня доверия, необходимого, чтобы это могущество употребить, требуется очень сильное «я». Колебаниям и сомнениям здесь места нет, в противном случае мы не сможем функционировать и выполнять свою работу. Представьте, что у вас в руке скальпель, а под ним – мягкая, податливая плоть. От движений вашей руки зависит сама жизнь пациента, лежащего на операционном столе. В моем случае рука сжимает ручку, которая пишет рецепт, посылая в организм пациента медикаменты, воздействующие на его мозг. Тот самый мозг, который контролирует тело. Признавая слабость и принимая от коллег помощь, я чувствую себя так, будто качусь по наклонной плоскости к своей смерти как специалиста.
В жизни я принимал очень мало лекарств и принимать в будущем не собираюсь. Ограничиваюсь лишь незначительными дозами «Лоразепама». С тревогой справляюсь так же, как Дженни или Шон. Чтобы лучше лечить своих больных, я велел себе развивать в душе чувство сострадания. Но при этом в моей голове достаточно извилин, чтобы видеть разницу. Дженни вполне могла позволить себе плакать целыми днями напролет или запихнуть свои эмоции в мешок для мусора и отдать его Шону. У Шона тоже было преимущество в виде стен, в которые можно лупить, или дорог, по которым можно бежать долгие мили. Была Дженни, благодаря которой его жизнь приобретала смысл. У меня подобной роскоши не было. Мне приходилось каждый день являться на работу. Принимать больных. Улыбаться жене и ходить на соревнования команды по плаванию, в которую входил мой сын. Быть Джейсону опорой, но проявлять строгость, когда он вел себя плохо. А еще постепенно и точно воплощать в жизнь мой план.