На этом месте мы застряли, и я был убежден, что нам надо задержаться здесь до тех пор, пока он не вспомнит достаточно и не поймет, что случилось. Может, тогда он простит себя за то, что затащил Валансию в это гиблое место, или смирится с решением отступить, так и не выкурив парочку террористов, убивших его друзей. Я пришел к выводу, что в основе его ярости, его злости на жену и сына лежало чувство вины. Он чувствовал, что недостоин любви, что судьба незаслуженно одарила его такими подарками, и в результате в компании с ними начинал себя ненавидеть. Шон ничего не знал и ничего не помнил, но это не мешало «призракам» бродить в его душе.
Увидев выражение лица Дженни в тот момент, когда она услышала от него об этих призраках, я испытал в душе глубочайшее профессиональное удовлетворение.
Они встретились в моей группе пациентов, перенесших психическую травму. Мы собирались каждую неделю. Шон влился в ее состав несколько месяцев назад, когда с начала лечения прошел почти год. До этого он то и дело впадал в агрессию. Решение включить в нее Дженни далось с трудом, хотя я с самого начала знал, что буду на этом настаивать. Да, ее случай представлялся сложным, но она оставалась жертвой психической травмы, а по опыту я знаю, что каждый подобный пациент нуждается в общении и поддержке.
Том возражал. Его беспокоило, что дочь будет слушать «взрослые» разговоры на «взрослом» языке. В этом он был прав. Подобные беседы могут быть насыщены неприятными, а то и грубыми подробностями. Но в ту группу входили самые разные люди, что заставляло всех держать себя в более цивилизованных рамках. Шарлотта считала, что это может принести пользу, и сказала Тому, что он не понимает, насколько женщине необходимо говорить, рассказывать о своей беде и выслушивать истории других. В группе были еще две жертвы изнасилования. Это расхождение во взглядах возникло еще до начала моей работы с Крамерами, в те времена, когда Том в их семье не имел права голоса и все решала Шарлотта. Это был единственный раз, когда я был благодарен ей за то, что она диктовала свои порядки.
Я рассказал Дженни о Шоне, а Шону о Дженни. Им очень захотелось познакомиться на очередном занятии группы. Будучи новичком, Дженни заговорила первой. Она совсем не боялась, хотя и была вдвое моложе большинства пациентов в комнате. Затем лаконично и без обиняков сказала:
Я здесь, потому что меня изнасиловали. Я та самая девушка, о которой вы, вероятно, читали. Меня напичкали какими-то лекарствами, чтобы я забыла о случившемся, и теперь я ничего не помню. Потерять воспоминания для меня было тяжело. Слишком тяжело. И я попыталась покончить с собой.