— Это Каиссы? — я подняла золотые серьги, заботливо спрятанные в бархатной коробочке и поставленные на полке на видное место.
— А? — Биру обернулся через плечо и тут же вернулся к своему занятию. — Да, здесь много вещей моей матери.
Я отложила украшение и взяла электронную книгу. Лениво полистала страницы. Вкус Каиссы не отличался оригинальностью. Это были какие-то научные труды по биологии. Запутавшись в сложных терминах, я отложила чтение.
Между цветочных горшков заметила ребро фоторамки. Странно, что она стояла здесь, а не висела в галерее в зале для совещаний.
— Это можно посмотреть? — уточнила у Биру.
Тот залез под стол и шуршал там чем-то. Высунулся на минуту, и я едва сдержала улыбку, заметив клочки пыли на его волосах.
— Да. Это мои детские фотографии.
— Ох, как интересно!
Я принялась листать снимки маленького Биру. Кто бы мог подумать, что в нежном возрасте он так походил на забавного толстенького медвежонка? Пухлые щечки свисали чуть ли не до плеч, глаза уже тогда ярко зеленели на лице цвета слоновой кости. Не оставалось сомнений, что Каисса очень любила и баловала сына с самого детства. На каждом изображении он красовался в новой одежде: поначалу во вполне человеческих ползунках и комбинезончиках, явно сшитых матерью собственноручно. По мере взросления одеяния сменились на протурбийские. Сама Каисса нигде не попала в кадр, так же как и отец-правитель. Только Биру. Лежащий на животе. Сидящий. Ползающий.
Нашлось и видеоизображение. Каисса снимала первые шаги сына. Действие происходило на улице. Малыш семенил впереди, мать шла следом, от чего изображение прыгало и покачивалось. Он что-то гулил, она со смехом отвечала. Смесь человеческого и протурбийского языка — абсолютно дикая, не понятная никому, кроме ребенка и его матери. Но между ними двоими все было просто и понятно.
Внезапно в кадр попал другой человек. Это был мужчина, в возрасте, с окладистой бородой с проседью и в потрепанной куртке с нашивкой «НЦ ИМСИ» на груди.
— Катя! — крикнул он, глядя прямо в камеру. — Хватит меня игнорировать! Так больше невозможно! Мы должны все рассказать!
Похоже, он специально подкарауливал, чтобы выскочить на Каиссу. Несколько секунд я в полном шоке смотрела на потемневший экран. Запись закончилась, ее остановили сразу же после фразы этого незнакомца. Но то, что он сказал… у меня мурашки побежали по коже.
Я бросила взгляд на Биру: казалось, он так и не заметил ничего, продолжая копаться в глубинах полезной-бесполезной коллекции. Убавив громкость, чуть отмотала запись и снова пересмотрела кадры. Голос мужчины слышался не так явно, как прежде, но все прекрасно читалось по губам. И этот встревоженный и сердитый взгляд. Он не спрашивал, он требовал! Требовал все рассказать!