— Что случилось, Карл? — недовольно отозвался Ольбрихт, прервав внутренние размышления.
— С нами связался майор Рэмек. Он интересовался, будете ли вы вовремя у командира корпуса. Что ответить?
— Думаю, Риккерт, вы не сказали ему о нашей прогулке в лесу, — сдержанно отозвался Ольбрихт.
— Я подумал, что это лишнее.
— Вы иногда правильно думаете, Риккерт. Передайте майору, что мы движемся по графику.
— Слушаюсь, господин гауптман. Вас сопровождать?
— Нет. Возвращайтесь к бронеавтомобилю и поторопите Брайнера.
Ольбрихт вновь попытался возобновить воспоминания о жарком лете 41 года. Но воспоминания не шли. Раздосадованный этим он ускорил шаг и, выйдя из леса, направился к поселку. Дорога действительно пошла лучше, ровная, укатанная, практически без колеи.
К нему моментально, на малых оборотах, басовито урча, подкатил "Цундап". Из люльки быстро вылез пулеметчик и предложил место командиру.
— Спасибо, гефрайтер. Продолжайте движение. Меня догонит вездеход.
Гефрайтер! — вновь обратился к пулеметчику Ольбрихт, увидев задымленный поселок.— Что там за дым?
— Поселок сожжен дотла, господин гауптман. Прифронтовая зона. Догорают головешки.
Мужественное волевое лицо разведчика дернулось и исказилось гримасой недовольства. Глубокий шрам от касательного осколочного ранения, шедший от правого уха к шее, моментально побагровел. Рука, державшая засохший прут, непроизвольно сжалась и сломала его.
Ольбрихт знал о приказе командующего армией, об интернировании местного населения и подготовки прифронтовой зоны в случае отступления. И знал что это такое. Но он всегда тяжело переносил массовое уничтожение деревень и угон гражданского населения как скота на бойню. Такая жестокость была крайне ему неприятна. Он за молодую двадцати шестилетнюю жизнь так и не свыкся с теорией культа войны, насилия и превосходства германской расы. Ему претили идеи, исходившие из книг самого популярного в то время писателя Эвальда Банзе, которым зачитывался "гитлерюгенд". В их основе лежало сражение ради самого сражения, а не просто защита своего дома, очага. Предлагалось жить, чтобы сражаться, а не наоборот, сражаться, чтобы жить.
Он не был подлинным представителем нордической аристократии Рейха.
Он не был в душе наци.
Идеологический прессинг, опирающийся на цитату фюрера, которую каждый юноша должен был знать наизусть: "Необычайно активная, властная, жестокая молодежь — вот что я оставлю после себя. В наших рыцарских замках мы вырастим молодежь, перед которой содрогнется мир... Молодежь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть ни слабости, ни нежности. Я хочу видеть в ее взоре блеск хищного зверя" не оставил в сердце 18 летнего фаненюнкера военного училища должного следа.