По велению времени, по настоянию отца, тот был военным врачом, он стал офицером "Панцерваффе", но не убийцей...
— Будут еще указания, господин гауптман?— обратился к Ольбрихту командир мотоэкипажа.
— Что? ...
— Укажите путь следования, господин гауптман.
— Да, да.... Вперед гефрайтер, — Ольбрихт указал в сторону поселка, выбросил сломанный прут.
Через пять минут подъехал "Кубельваген". Адъютант выскочил и открыл ему дверь.
— Где унтер-фельдфебель Ланке?— бросил Ольбрихт.
— Ему оказана помощь,господин гауптман. Он в бронеавтомобиле.
— Хорошо Риккерт, садимся. Брайнер, поехали.
Не успели тронуться, как в поселке началась стрельба. Вначале раздался одиночный выстрел, затем зашелестел пулемет. Ему вдогонку несколько винтовочных выстрелов и все стихло.
Вездеход остановился. Ольбрихт три раза махнул вперед поднятой правой рукой следовавшему за ними бронеавтомобилю, а за тем на незначительном расстоянии от него проследовал к месту короткого боя.
Вскоре все прояснилось. Командиру разведбатальона пришлось лично вмешаться в разбирательство происшествия. Он один среди своих подчиненных знал русский, а с недавнего времени и английский языки.
Когда Ольбрихт подъехал к эскорту, то увидел среди своих солдат несколько русских полицейских. Один из них был тяжело ранен и стонал. Он лежал на земле, держась за левый бок. Рука полицейского была в крови, лицо бледное, испуганное. Второй полицейский, видимо главный, крепко держал за руку светловолосого мальчика — подростка лет двенадцати, измазанного в сажу и грязь. Мальчик выворачивался, пытаясь убежать. Полицейский что-то резко и страстно объяснял командиру взвода.
— Всем молчать! — громко приказал Ольбрихт и, когда наступила тишина, обратился к командиру взвода: — Что произошло, штабс-фельдфебель Шток?
— Партизана поймали, господин гауптман.
— Партизана? Это что, он?— капитан удивленно указал пальцем на мальчика.
— Да, господин гауптман.
— Кто стрелял? Где карабин?
— Стрелял гросфатер мальчика. Он убит, лежит за печной трубой.
Ольбрихт осмотрелся кругом и ужаснулся видом спаленного поселка. Все деревянные строения были сожжены. Кое где еще стелился дым от тлевших головешек. По обе стороны проселочной дороги среди пепелищ, как седые воины, скорбно и одиноко стояли печные трубы. Смрад и пепел разносился порывами ветра во все стороны. Стояла мертвая и необыкновенно гнетущая тишина. Изредка кричало воронье, радостно ковыряясь в остывшей золе.
Ольбрихт сурово посмотрел на полицейских. Он знал, это их рук дело.
— Что сделал плохого этот мальчик? — капитан требовательно с акцентом по-русски обратился к полицейскому.