Сколько же ему было, когда он усвоил горький урок? Шесть? Да, именно в шесть лет вооруженные люди попытались похитить его вместе с няней. Мисс Джуди закричала и прогнала плохих парней. А что сделали родители? Ничего, только няню уволили.
Даже сейчас, вспоминая то беспроглядное одиночество, он приходил в отчаяние.
– Все я понимаю, даже лучше, чем хотелось бы, но…
– Не смей говорить, что это не важно. Знаешь, что действительно не важно? Все это. Офис, компания, такая жизнь. Ты переживаешь о моей репутации, а мне на нее просто наплевать. – Остановившись, он снова посмотрел на Либерти. Он не знал, откуда пришли эти слова, но был рад выплеснуть все накопившееся еще с вечера. Или даже не с вечера. Все началось еще тогда, в парке, когда он увидел, как важен для нее найденный на помойке малыш.
С тех пор как ему стало за кого бороться.
И раз начав говорить, он уже не мог остановиться.
– Это не я. Не настоящий я. Это то, каким они хотят меня видеть.
– А каким хочешь быть ты?
Маркус горько рассмеялся:
– Хочешь верь, хочешь нет, но ты первая, кто меня об этом спрашивает.
– Не говори так, словно уже слишком поздно. Словно ты не властен поступать так, как хочешь именно ты.
– Мне казалось, ты не хочешь ничего менять.
– Неужели ты думаешь, что я хочу быть очередным замком, удерживающим тебя в клетке чужих желаний? Неужели всерьез веришь, что я готова принести тебя в жертву, лишь бы оградить себя от малейшего риска?
– Все остальные, не задумываясь, поступили бы именно так. Та же Лилибэт.
– Но я не остальные. И не Лилибэт. – На этот раз она сама шагнула к нему и, обняв его, потянула к себе, чтобы поцеловать.
И не важно, что поцелуй вышел не слишком искусным. Крепко прижав к себе женщину, он охотно подставлял губы под ее поцелуи. Их разделяла всего лишь одежда, и с каждой секундой кровь бежала быстрее и быстрее. И стоило Либерти слегка куснуть его нижнюю губу, лаская и посасывая, как он возбудился. И замер, пока не стало слишком поздно.
– Либерти, – простонал он, чувствуя себя так, словно только что пробежал марафон.
– Я тебя знаю, – выдохнула она.
– Знаешь? – А разве это возможно? Он же сам себя толком не знает!
– Ты хороший человек, Маркус Уоррен. – Но сейчас, прижимая ее к себе, он совершенно не чувствовал себя таким. – Ты хорошо обращаешься с сотрудниками, – продолжала она, прокладывая у него на шее дорожку из поцелуев. – И ты заботишься о младенце, до которого больше никому нет дела.
Она легонько куснула его прямо под ухом, и в ответ Маркус тихо застонал, а его руки скользнули по ее спине, опустились еще ниже, и он крепко прижал Либерти к себе, чтобы она чувствовала, что с ним творит.