Он разминал глину и поглядывал на ее манипуляции. Каркас фигуры был заготовлен заранее.
И снова не получалось. Глина не слушалась его.
Был час ночи. Роза сидела на табуретке и глядела совиными глазами.
Он допил вино и снова набросился на глину. Ничего не выходило. Глина Смеялась над ним. Еще добавился шум в голове. Вино действовало на него совсем по-другому, чем на Розу. Толкало к поступкам и экспериментам.
Что было дальше, помнил плохо. Она привезла две бутылки. Вторую допил сам, из горла, сжав стекло зубами. До или после? Она слабо отбивалась. Он влил в нее еще. Потом… Что потом? Снял ее с табуретки, перенес и положил рядом с начатой скульптурой.
Она была неподвижной. Только глаза слегка двигались и грудь на вдохе.
Он приглядывался к ней, точно видел эту грудь, руки, пальцы впервые. Перевел взгляд на скульптуру с кое-где еще непокрытым каркасом. Снова на Розу.
И начал быстро покрывать Розу глиной.
Работа шла как по маслу. Пальцы все делали сами.
Ноги Розы уже были в глине, он старался сохранить их форму. Занялся руками.
Роза двинула головой и раскрыла рот.
Он шлепнул ей на лицо глину и стал быстро размазывать.
Лицо исчезало под глиной. Повозился с носом. Отошел, поглядел, прищурясь.
Подошел и замазал ноздри. Поработал немного стекой. Высохнет, надо шкуркой пройтись…
Она раскрыла рот, пытаясь дышать им. Он занялся ртом.
Она пыталась выплевывать глину…
«Буль… Буль…»
Дальше не помнил совсем.
Через год он окончил училище.
С изображением людей проблем больше не было.
Отслужил два года под Куйбышевом. О Розе иногда думал. Что случилось в ту ночь, гак и не мог ответить. Может, встала, смыла глину и ушла. Но ее платье и сумка с вещами остались в комнате. А может, вмешался базар. Спас его избавил от Розы. Он ведь был человеком базара.
Ему нашли невесту, дочь кузнеца на пенсии. Да, со своего базара, не с чужого же брать. Он подчинился. Она родила ему почти через равные промежутки четырех детей.
А он стал продвигаться по скульптурной линии. Вступил в Союз, пошли заказы. На верхнем этаже высотного дома ему выделили мастерскую.
Он был непьющим, завязал после той ночи. Сдавал заказы в срок, без волынки и канители. Был национальным кадром и из семьи колхозника, поскольку базар считался колхозным. С таким раскладом даже в партию можно было не вступать. Но он вступил на всякий случай.
Заказывали ему в основном из бронзы, это немного его огорчало. Глину он чувствовал, а бронзу нет. Но власть глине не доверяла, ее привлекал прочный металл, чтобы на века. Из глины Бульбуль лепил для себя, и еще пару раз декоративных рыб для парков. Он успокаивал себя: он продолжает дело отца, дело деда, мир их праху. Сегодня глиняные свистульки никому не нужны. Поэтому он мастерил не маленьких птиц и рыбок, а больших Лениных, Марксов и поэта Хамзу Хакимзаде Ниязи. А еще две Родины-матери, у одной из которых получилось хитроватое лицо Розы. Это тоже, если посмотреть, такие свистульки. Свистульки власти. Она в них неслышно дует. И народу этот свист понятен.