Я с опаской открывал разные двери, заглядывал внутрь, словно там, в этих пустых комнатах, бродили чьи-то тени. И если бы не бодрый храп, доносившийся из комнаты для прислуги, у меня мурашки бы забегали по коже.
Комната майора выглядела как настоящий кабинет. На полках книги по генеалогии, военной истории, земледелию. Я уселся за дорогой письменный стол и начал выдвигать ящики. Бумаг было поразительно мало. Майор, очевидно, был человеком порядка. Ни чековых книжек, ни ценных бумаг. Наверняка все в банковском сейфе. Или у адвоката на хранении. Нет, я не нашел ничего, что дало бы толчок моему воображению. Или просто я не выспался? От выпитого коньяка меня начало клонить в сон. Веки стали тяжелыми, их трудно было поднять. А кресло было неописуемо удобное. Я устало опустил голову…
Пробудился я от звяканья стаканов. В гостиной возле бара стоял Палму. На цыпочках. Дверца была открыта.
— Я просто попробовал, можно ли тихонько пробраться сюда, чтоб никто не слышал, — торопливо стал оправдываться он. — Ну что, хорошо вздремнул? Сейчас уже полпервого… Вот так Майре и проскальзывала сюда, во всякое время дня и ночи.
Кокки сидел за письменным столом и изучал содержимое ящиков.
— Да нет там ничего, — раздраженно сказал я; голова у меня была чугунная. — Я уже смотрел. А вы что-нибудь нашли?
— Размер ботинок подходит, — сказал Кокки. — Но это ничего не дает. А так майор вообще-то спартанец. Спортсмен, рыбак, охотник.
— И сам водит трактор, — буркнул я. — У меня, между прочим, тоже есть глаза.
На стенах кабинета висели фотографии. Майор с бьющимся лососем в руках. На медвежьей охоте. На тракторе, надменно улыбающийся. Да, видный мужчина. Этого у него не отнимешь. Мужественный. Кобель. Еще — фотография улыбающейся госпожи Ваденблик в вечернем туалете, как-то не очень ему под пару.
— Н-да, ничего, решительно ничего, — признал Палму. — Подозрительно! Уж больно быстро они с Анниккой все подчистили. Ни один нормальный человек не будет так стараться ничего не оставить, никаких личных вещей!
— Ну они же в основном в имении живут, — объяснил я. — В этом Линнанмяки. А тут квартира так оставлена, для представительства. На попечении Лююли. Приезжают переодеться, иногда принять гостей. Если вообще здесь бывают гости, после смерти Майре.
В комнате для прислуги раздался грохот: это Лююли неосторожно перевернулась и шлепнулась на пол. Работы хватило для всех троих. Лююли мы нисколько не побеспокоили, она спала без задних ног. Палму заботливо подложил ей под голову подушку, но она и ухом не повела. Что ей были такие пустяки, когда она выдержала жизнь в Америке!