Свистящий хрип рации перебил нас.
— Ламберг хочет доложить, — сообщил дежурный и сразу понравился: — Комиссар Ламберг.
В голосе Ламберга слышалось крайнее возбуждение.
— Нашли бумажник! — кричал он. — Фредрик Нордберг, все правильно, как в сообщении. Я случайно слышал, как вам докладывали об опознании. Нашли в урне, под всем мусором, когда парковый служитель ездил с тележкой, опорожнял урны.
— Как?! — у меня дрогнул голос. — Вы хотите сказать, что не вы… что ваши люди не осмотрели сами мусорные бачки и урны?
— Разумеется, нет, — оскорбленно ответил Ламберг. — Вы же всегда требуете делать только то, что приказано. А это приказано не было. Приказ гласил: «Прочесать местность». Местность, все пространство то есть, прочесано. Тщательнейшим образом.
Палму вытащил изо рта трубку и стоял с виноватым видом. Я немо воздел руки к небу.
— Ладно, Ламберг, — сказал я. — Тогда снимите так же тщательно отпечатки пальцев.
— Разумеется, это понятно, — заверил тот. — К бумажнику никто не прикасался с тех пор, как мы его получили из рук служителя. У нас тут целая орава занята делом. И, конечно, мы просеем содержимое этой урны.
Кокки не мог удержаться.
— Складывайте в пакеты! — прокричал он через мое плечо. — Это Кокки говорит — складывайте в пакеты весь мусор!
— Весь мусор из урны, — пояснил я. — И пройдитесь по остальным урнам, если их еще не успели вычистить. Все, спасибо, Ламберг.
Я повернулся к Палму.
— Недурно ты покомандовал от моего имени, — саркастически сказал я. — Как ты мог забыть об урнах? На твоем месте я бы сейчас бил себя в грудь и каялся!
— Ты сам вечно так говоришь: «местность», «обстановка», — смиренно пытался оправдаться Палму. — Сам не понимаю, какой черт меня дернул за язык сказать про эту «местность». — Он не удержался и сердито добавил: — Мне и в голову не могло прийти, что Ламберг понимает все так буквально.
— Не будем терять время, — решительно сказал я. — Пойдемте в дом. Наконец мы напали на след.
К чести девушки надо сказать, что она уже не ревела как белуга, а сидела с опущенной головой, закусив губы, и роняла тихие слезы на руки. Девушка была очень хорошенькая. С золотистыми волосами и почти совсем не накрашенная. И никаких брюк-дудочек, которые я ожидал увидеть, на ней не было.
Дом внутри выглядел унылым, обветшалым. Квартира состояла из комнаты и кухни. Выцветшие, грязные обои. Там, где вдоль стен стояла мебель, вынесенная теперь во двор, на обоях выделялись четкие силуэты. Окна выходили в серый скучный двор. На полу стоял старый-престарый черный чемодан, с раздутыми от вещей боками, рядом — приготовленные и увязанные картонные коробки. Стол и два стула тоже еще оставались в комнате. Стол был накрыт: кофейник, три чашки, сливки, сахар и одна сдобная булочка на тарелке.