В данном вопросе характер его не оставлял сомнений. Непременным условием всех его достижений было признание общественности. Он с удовольствием вспомнил про доклад, посвященный новым исследованиям функции селезенки, который сделал позавчера на конгрессе врачей в Бремене. Неуязвимый для критики, безупречно разработанный, основательно подтвержденный экспериментами, доказательный и научный, доклад встречен был аплодисментами и заслужил рекомендацию в печать.
Реймар распахнул дверь в четвертую палату. На второй койке около пяти утра начался кризис. Общее неудовлетворительное состояние коронарной системы. Он велел колоть строфантин. Женщине было семьдесят четыре года. В любой момент возможны были внезапные спазмы.
Сестра вышла ему навстречу.
— Пульс? — спросил он почти неслышно, так как женщина сидела выпрямившись в постели и внимательно смотрела на него.
— Девяносто пять, — озабоченно прошептала сестра, — и очень слабый.
Реймар Брабендер на ходу вставил в уши стетоскоп. Он положил женщине руку на редкие седые волосы и с профессиональной, призванной успокаивать, деловитостью врача спустил ночную рубашку с ее плеч.
Прослушивая, он прикрыл глаза, чтоб не видеть прямо перед собой ее испуганное лицо. Однако пришлось сделать усилие, чтобы не дать отразиться на своем лице тому, что он услышал.
Наконец он отодвинулся, и сестра поправила на больной ночную рубашку.
— Все мы должны когда-то умереть, не правда ли, доктор? — пробормотала женщина, и глаза ее блеснули.
Врач немного подумал, потом улыбнулся:
— Семьдесят четыре — это, конечно, не восемнадцать. Но у вас еще есть время.
— А я выйду отсюда, доктор? — спросила женщина более настойчиво.
Доктор Брабендер положил руки ей на плечи, поднимаясь с края постели.
— Только не сразу и не завтра, фрау Клазен, — ответил он и убрал стетоскоп.
— Я уже не выйду отсюда, доктор. Скажите мне это прямо, — взмолилась женщина.
— Фрау Клазен, и о чем только вы говорите?
Врач сделал вид, что сердится, но не всерьез. Ему было уже сорок пять. Но одному он так и не научился: излучать надежду там, где ее уже не оставалось. Последнее и высшее подтверждение искусства врачевать. Грань, где ремесло перерастает в человечность, в веру, в миф, неизвестно во что.
Он же был интеллигентен, хорошо справлялся со своими обязанностями и мог доходчиво объяснить другим, что от них требовалось.
— Я напишу профессору записку с просьбой посмотреть ее, — сказал он сестре, выходя из палаты. — А Толен пусть еще раз измерит давление и приложит результат.
— Что сказал вам доктор в коридоре? — услышал он голос больной, когда сестра вернулась в палату.