То была обычная тема утренних бесед за завтраком. Зигрид эту болтовню ненавидела, привычное злословие по адресу Сандры Робертс все равно ничего не могло изменить в их жизни. Дочери Риха Робертса, скорее из внутреннего противоречия, заняли со временем более лояльную позицию по отношению к приемной матери, подвергавшейся постоянным и массированным атакам их мужей. Вот почему Зигрид промолчала.
— Какая же она все-таки дрянь, Зигрид, — сказал Ханс-Пауль и отобрал у Петера банку с мармеладом. — Достаточно, Петер. Впрочем, не удивительно, стоит вспомнить ее происхождение. Бедный папа́.
«Бедный папа́» прозвучало весьма неискренне. Зигрид хорошо знала, как надеялся Ханс-Пауль, к примеру, на то, что Рих Робертс оплатит хотя бы счет от зубного врача на сумму в триста пятьдесят марок; к зубному врачу ходила только она, вот почему Ханс-Пауль не желал иметь с этим счетом ничего общего.
— Нужно как-нибудь поговорить с папа́, — сказала она. — Чтоб он провел звонок в комнату Матильды. Впрочем, когда речь заходит о его болезни, он ничего не желает слушать.
— Еще бы, когда у семидесятилетнего старика тридцатилетняя жена, тут уж, хочешь не хочешь, станешь поддерживать видимость молодости и здоровья, — язвительно заметил Ханс-Пауль, — а то того гляди, тебя оставят в дураках.
Он зевнул, прикрыв рот рукой, в которой был нож с куском мармелада.
— Тебе нужно спать по ночам, а не работать, — сказала Зигрид. — Вчера ты лег в четыре, сегодня в два. И выглядишь все хуже.
— Зато проект для издательства «Эмпедокл» готов, Зигрид. Сегодня мы ляжем спать рано и вместе. — Он игриво подмигнул ей, и на его мертвенно-бледном лице это выглядело противоестественной гримасой.
Смешно, как борода меняет человека, подумала она, даже собственного мужа. И тут же вскочила, потому что зазвонил телефон.
Ханс-Пауль услышал из-за двери, как она несколько раз подряд произнесла «да». И положила трубку.
В кухню она вернулась побледневшей.
— Мы должны срочно поехать к папа́, Ханс. Что-то там случилось с Сандрой. Пришли двое из полиции.
— Так, — сказал Ханс-Пауль Брацелес, — так-так, значит, Сандра. — Он помолчал, комкая салфетку, и добавил: — Хорошенькое свинство.
Толен запаздывал. Доктор Брабендер особенно злился по этому поводу, когда намечал что-нибудь на утро вместе с Эрикой. В огромной больнице с, расширенным терапевтическим отделением ночное дежурство отнюдь не было удовольствием. Брабендер ненавидел тускло освещенные длинные коридоры, неумолимое подмигивание светового сигнала над дверьми палат, бесшумную походку дежурных сестер и затрудненное дыхание, тяжелые вздохи, храп, доносившиеся с больничных коек, когда в палаты открывались двери. Реймар Брабендер был человеком стерильной ясности. Он любил дневной свет так же, как любил признание пациентов и восхищение коллег. В сущности, ему это было необходимо.