– Пойдем, – Дорофея помахала ребятам, собиравшим инструменты, и направилась к выходу.
От университетского клуба до дома было неблизко, но такси вызывать не хотелось, и они пошли пешком.
После одиннадцати Барск в этом районе пустел. Редкие машины скользили по черноте асфальта. Прохожих вообще можно было заносить в Красную книгу. Темнота льнула к домам, чьи первые этажи – нежилые, магазинные – были холодны и пусты. Окна верхних этажей еще покрывали лоскуты теплого света. Тощие спички фонарей теплились красноватыми огоньками.
Маша шла под руку с Гошей. Дора брела чуть в стороне, вслушиваясь в мерное дыхание засыпающего города. После концерта кувшин ее эмоций был полон до краев. Говорить не хотелось, лишь бы донести, сохранить в себе это тепло пережитой радости как можно дольше.
Когда в окружающей действительности произошла перемена, девушка не почувствовала. Улица поплыла вперед, удлиняясь, убегая в бесконечность. Лучи фонарей засияли золотом, заледенели, затвердели, норовя проколоть насквозь. Из города внезапно исчезли все люди, звери. Он опустел, выветрился и теперь взирал на нее мертвыми глазами оконных проемов.
Синий дрожащий огонек разгорался в небе. Он набирал силу, зрел. Синий-синий, как камни на Иркином обруче. Нет, как пламя аномалии – того же идеально-лазуритового оттенка. Кляксы света в окнах дальних домов померкли. Золотые иглы фонарей обесценились до дешевой подделки. От ощущения чего-то неотвратимого у Доры сковало страхом спину и плечи.
В следующий миг все исчезло. Остался привычный Барск и обеспокоенные Маша с Гошей рядом.
– Эй, ты что? – Маха встряхнула ее за плечи. – Встала столбом и стоишь!
Дора потерла глаза и лоб, избавляясь от остатков видения, и поделилась пережитым.
– Это к Нике, – кажется, не удивилась Машка. – Ты у нас чудная. То Дельту с Орэфом рассмотришь, то пушку изобретешь.
– Не изобрету, а вспомню, – поправила девушка. В августе ей пришлось переворошить память Дарьи Фелисии, вы удить оттуда воспоминания о пушке, создающей аномалии.
Звонить Нике с жалобами не хотелось. Кувшин был до сих пор полон, и лишние разговоры вычерпали бы впечатления ржавым половником.
Словно в награду за отсутствие лишней суеты, ночью Дорофее снова приснился «кошачий» сон. Дарья Фелисия, погибший двойник Доры, временно отступила, утащила пропахшие тайнами пожитки в мрачную нору подсознания.
Все чаще мигрантка видела, как уносились изучать окрестности две белые кошки, точно сотканные из лунного света. Иногда она могла сопровождать их в вылазках, вдыхать сырой терпкий запах подвалов и пыльный – чердаков, вслушиваться в сонное воркование голубей под крышей, самозабвенно гонять других котов. Но чаще она просто дожидалась в квартире, пока пушистые исследователи возвратятся – усталые и довольные.