Он многозначительно посмотрел на вздрогнувшего от воспоминаний купца.
— А вот и порошочек. Сдобришь спиртик-то в той обтянутой кожей фляжке. Чай они у тебя в сохранности?
У Сурова защемило в груди.
— Золото в суконных мешочках разложено по полпуда. Теперь о тайнике.
Он рассказал, как его найти, вскрыть и закрыть. Предупредил о том, что бы он там ни увидел — должно стереться из его памяти навсегда. Это дела прошлые, угрюмые. Пусть уходят в небытие.
— А что я там могу увидеть такого особенного? — спросил Константин Демьяныч.
— Что тебе ответить, забыл, давно это случилось. Однако может ты помнишь ватагу вольных старателей, удачливого Яшку Цыгана, который набирал артель и всем аванс выдал немалый. Снарядился и ещё по зиме ушёл в тайгу. Тому уж лет двадцать пять как.
Суров вспомнил этот случай.
— Дак никто из них — более двадцати душ — по осени из тайги не вышел, — продолжал старец. — Удивляло то, что и слухов про них никаких не ходило. Сгинули людишки. А ведь этому Яшке я денег на снаряжение и авансы дал. Место мне дурной якут указал. Головой он болел. Взрослый мужик, а как семилетний пацан. Здоровые якуты туда не ходили из-за своих духов. Жилище-де у них в этих местах. Этот полоумный олешке ездовому рога облепил пластинками золота, плющенного на камне. Я его встретил перед стойбищем, верстах в трёх, дал водки и уговорил, как детей малых уговаривают. Припас у меня был, так он и привёл меня в эту Каборожью падь. Показал, где пластинки золота плющил. Эти пластинки прямо в ручье собирал. А размером они были от полутора до почти трёх дюймов — чисто плоские такие самородочки, да и жила, из которой они сыпались, ручейком подмывалась. Я его каждое утро поил чаем со спиртом. Вот он целый день и спал. Я в то время лазил окрест и попробовал на золотце все притоки. Золото в них было, но малое.
А в том месте, где этот златокузнец обряжал своего оленя, под самым бережком я ямку вырыл в аршин>[49] глубиной, помыл в ковшичке и вынул из гравия дюжину таких пластинок. Уж на золотой песок в шлихе и не глядел — смыл его в ручей. Такие ямки я понарыл числом
16 вниз по ручью и везде 5–8 самородочков и на дне ковша песочку по золотишку с лихом. Семнадцатая яма мне не далась. Её водой залило, я только четверть ковша набрал, да и глубже она была. Эта малость породы дала, 42 доли>[50] золотого песочка. Водка у меня кончилась, и якут помер.
— Как помер? — поднял глаза Суров.
— Как, как — взял да и помер. Схоронил я его, болезного, с эфтими золочёными оленьими рогами. Оленя съел. Уходил оттедова, обходя якутские стойбища. Вот туда-то я и подрядил ватагу золотничков Яшки Цыгана, мне добыть ещё золотишка. За месяц вычистили участок до коренного плотика, благо он был там на глубине от пол-аршина до сажени вниз по ручью. Зимовье построили — хоромы с печкой. Полати на всю артель. Промывочный шлюзок обустроили длиной в три сажени, шириной почти аршин. Пристроили в русло ручейка, так что он сам мыл золотце, только породу — речники подкидывай, да гребками гальку сбрасывай. Вот и изладили к осени верхнюю часть россыпи вчистую.