А потом государь валялся на лужку, не хуже младенца, у которого ни думы, ни заботы.
Кузнечики вовсю стригли траву, да ни одна травинка не повалилась. Над кружевом Москвы стояли белые башни облаков. И под этими облаками мелькали стрижи — дерзкая милая птица. Государь вздремнул на мгновение и пробудился удивленный.
— Чижом себе приснился. Из клетки вылетел, а в клетку дверцу не найду.
С Царицыного луга отправились в сторону Конюшенного двора, и уж, конечно, Дмитрий не миновал лошадиного торга.
Поглядеть в тот день было на что. Выбрал глазами белолобую, черногубую, с блестящими черными копытами, мышастую, в серебряных снежинках, двухлетку.
Завороженный дивной живой красотою, подошел к хозяину, к рыжебородому казаку.
— Оседлай!
Казак узнал царя, поклонился.
— Великий государь, нельзя. Лошадь необъезженная.
— Седлай! — а сам рукою к морде уже тянется.
Щелк! — жемчужные зубы сомкнулись в вершке от ладони.
— Государь, совсем дикая кобыла! — струсил казак.
— Седлай! — тихонько, властно повторил Дмитрий и положил тяжелую руку лошади на спину.
Кобыла от гнева дрожала и шипела по-змеиному, когда дюжина конюхов водрузили на нее седло и затянули подпругу.
Казак умоляюще встал перед царем на колени, но тот вырвал у него из рук узду и с криком «Разбегайсь!» прыгнул лошади на спину, непостижимо попадая ногами в стремена.
Словно гордая дева, ненавидящая насильника, по-человечески кричала серая лошадь. Вскидывала задом так, что доставала копытами неба, кидалась в стороны, кружила, шла заячьими скачками и, вся в пене, с глазами тоскующей лебеди, замерла посреди двора, усмиренная мужскою, уверенной в своей правде, волей.
Дмитрий спрыгнул на землю, взял лошадь ладонями за морду и поцеловал в черную ее губу.
— Сколько, казак, хочешь за свое чудо?
— Пятьдесят злотых!
— Ого! — удивился Дмитрий, но тотчас достал вексель. — Вот тебе двадцать. Деньги получишь у моего казначея.
К государю подошел Маржерет.
— Ваше величество, мы с ног сбились. Вы совершенно потеряли чувство опасности.
— Француз, милый! Я же среди своих, русских людей.
Они все любят меня! — и садясь на поданную охраной лошадь, крикнул торговцам лошадьми. — Эй, ребята!
Слава вам, добрым моим подданным!
— И тебе слава! — весело откликнулась толпа. — Уж так, как ты, ни один в целой России на коне не сидит.
— Вот видишь! — смеясь, сказал Дмитрий Маржерету. — Все на меня смотрят! Все любят. Знаешь, сколько лет нагадала мне юродивая Авдотьица? Тридцать четыре года быть мне на царстве!