Дмитрий души не чаял в шляхте, а в России земли много, крестьян много. Послужишь — получишь. Был даже такой слух: у Московского царя для изгнания Сигизмунда уж и войско наготове. Поведет его великий мечник Скопин-Шуйский.
Перебирая нити всей этой паутины, смертно держащей его, Дмитрий решил вдруг, что надо оставить все как есть. Пусть себе висит клубком до поры до времени.
Взяться за веник никогда не поздно. Не натравить ли на Сигизмунда иезуитов, пообещав им все, что им хочется.
Сигизмунд, почитая себя владетелем Смоленского княжества, наверняка поглядывает на Мономахову шапчонку? Мечтает о наследственной, о шведской короне, для борьбы за нее лишняя хорошая шапка не помеха.
Пришел Басманов. На лице тоска.
— Ну, что у тебя? — спросил его Дмитрий, краем глаза увидав, что во дворе появилась серая лошадка и серые, крытые лубяным коробом, санки.
— Инокиня-государыня Марфа по всем боярам вчера ездила. Не трогай, государь, могилку. Бог с ней!
— Болтуны надоели.
— Не трогай, государь. У меня с утра вся Дума перебывала, поодиночке.
— Я человек сговорчивый. Не трогай, говоришь. Не трону. Что еще? — от нетерпения лицо у Дмитрия стало красным. — Что еще у тебя?
— Иван да Дмитрий Шуйские приезжали в дом купцов Мыльниковых. Братья Голицыны туда же ездили.
Боярин Татаев, окольничий Крюк Колычев.
— Им что, мыло нужно?
— Мыльниковы не мылом торгуют, государь. Мыльниковы — гости. У них торговля по всей земле.
Дмитрий глянул в окно. Лошадка стояла смирно. Людей не видно.
— Все?
— Нет, государь, не все. Стрельцы тебя хулят…
— Стрельцы? Ну-ка! Ну-ка! Да слово в слово!
— Говорят, что ты есть враг веры, тайный латинянин.
— Так говорят все московские стрельцы?
— Нет, государь, не все. Хулителей семеро.
— Семеро… Из одного полка?
— Из двух, государь.
— Из двух, — глаза Дмитрия, бегавшие во время разговора, остановились. — Собери мне, друг мой, Петр Федорович, всех московских стрельцов. В Кремле собери.
Завтра. Да не завтра! Сегодня же и собери. Ступай! — ласково подтолкнул Басманова в плечо. — Поторопись, товарищ мой верный.
— Татищева, государь, вернул бы. Многие просят за него, — сказал вдруг Басманов.
— И Шуйский?
— И Шуйский.
— А ты просишь?
— Прошу, государь.
— Не на свою ли голову, Басманов? Возвращай, коли соскучился! Тебе за ним смотреть.
Басманов радостно улыбнулся, поклонился, вышел.
— Дмитрий тотчас побежал к окошку, а возок уж поехал.
— Как же так? — застонал Дмитрий, уцепясь пальцами за решетчатое окно. — Как же так?
За лубяным возком след простыл, а Дмитрий все глядел и глядел… И перед глазами, как лаком покрытое, стояло его видение. Чреда людей под черною луною, и каждый из чреды — это он.