Майская румяная заря заливала небо и землю. Пламенели, как маков цвет, и маковки, и луковки, и купола.
Марина спала, сбросив одеяла, раскинув ноги и руки — так богатырски спят дети.
Нежность дотронулась до сердца Дмитрия и — тотчас все тревоги встали перед ним.
Через минуту-другую он был одет. Поспешил к Басманову. Басманов ночевал в ту ночь во Дворце.
— Все спокойно, государь, — сказал Басманов. — Забрело трое людей, но их убили.
Дмитрий вышел на Красное крыльцо. Здесь государя ожидал Власьев.
— Надо приготовиться и подготовить наших гостей к завтрашнему потешному взятию Сретенской крепости.
Да смотри, Афанасий, говори с послами твердо. Коли будут упрямиться, намекни, что войско собрано, а куда пойдет, то — один государь знает.
— Не круто ли?
— Понятливее будут, а то уж больно бестолковы.
Ушел довольный, мечтая пробудь Марину ласками.
В это время как раз менялась стража. Стрельцы, выставленные на ночь возле польских казарм, ушли домой.
Покинула дворец рота Маржерета, сам он то ли был болен, то ли сказался больным, но на службе его не оказалось.
Для своих думных дел поспешали в Кремль бояре.
Первыми через Фроловские ворота прошли Василий Голицын и трое Шуйских, Василий, Дмитрий, Иван. Дверь во Фроловские ворота так и не закрылась более в тот день.
Сразу за боярами — хлынула толпа вооруженных людей.
Ворота были заняты и отворены. Стража, побросав оружие, бежала в город.
— Вот уж одно дельце сделалось, — приговаривал Василий Шуйский, садясь в седло. — С Богом!
И поскакал через Красную площадь в Торговые ряды.
Набат ударил сначала у Ильи Пророка, потом на Новгородском дворе, и пошел рокот, покатил по всей Москве так рьяно, с таким рыком, будто медведь на задние лапы встал.
Народ высыпал на улицы и, еще не зная, что и почему, тянулся на Красную площадь. А там уж кричали:
— Кремль горит! Литва царя убивает!
Поляки, вышедшие из своих домов и казарм, принуждены были защищаться и отступали обратно в дома.
Немецкая пехота построилась в боевые порядки, развернула знамена, но народ, вооруженный чем попало, загородил дорогу. Пришлось и немцам свернуть знамена и уйти в казармы.
Василий Шуйский успел облачиться в доспехи и теперь в латах, в шлеме скакал со своим дворовым полком через Спасские ворота, и все взоры были устремлены на него. В одной руке у него сверкал обнаженный меч, в другой крест.