Спешился у паперти Успенского собора, приложился к иконе Владимирской Богоматери и, выйдя из храма, направил и крест и меч в сторону дворца.
— Идите и поразите злого еретика! Бог с нами! Бог оставил отступника!
И снова Дмитрий одевался, как на пожар.
За Басмановым посылать не пришлось, встретились в дверях.
— Что за колокола такие?
— Не верил мне. А ведь вся Москва на тебя собралась!
Кругом измена! Во дворце тридцать телохранителей — остальные все ушли. Спасайся, государь. Я задержу их.
Дмитрий выхватил бердыш у телохранителя Шварцгофа, ударил бердышем в окно. И, замахнувшись на толпу, закричал:
— Прочь! Все прочь! Я вам не Годунов!
Грохнул выстрел, пуля ударилась в подоконник и завизжала, как ведьма.
— Ступай к ним! Скажи им! — взмолился Дмитрий Басманову.
И тут в комнату вбежал, растопыря руки, здоровенный детина. Басманов рубанул его саблею по голове сверху, во всю силу, и развалил. Телохранители тотчас подхватили тело, выбросили в окно.
— Иду, государь! Иду! — сказал Басманов и бросил на пол окровавленное оружие.
Дмитрий смотрел на эту саблю, на кровавый след, оставленный зарубленным человеком, и впервые ему пришла в голову простая мысль: „Да ведь и меня могут“.
Столько видел убитых, столько рисковал в жизни, и ни разу, ни разу не подумал, что могут… его.
Нагнулся, поднял саблю. Сабля была тяжелехонькая.
Басманов вышел на Красное крыльцо один. Увидел Михаилу Салтыкова.
— Зачем ты сюда пришел? — спросил он его. — И Голицыны здесь?» Здравствуй, Иван! Здравствуй, Василий!
Ба! Татев! Вот и хорошо, что вас много. Удержите народ от безумства. Бунт и вас погубит. Вас самих. Коли не в первую, так во вторую руку. Царь милостивый. Он умеет прощать… Без государя волки по Москве будут рыскать, как у себя в лесу. Вы только подумайте, что станется с Россией без власти?
Говорил со всею страстью, со всею верою в справедливость своих слов, и не видел, как за спину ему зашел Михаиле Татищев.
— Иди-ка ты в ад со своим царем! — крикнул Татицев, по рукоять всаживая в Басманова засапожный нож.
Грохот ног на лестнице вывел Дмитрия из оцепенения, кинулся к спальне. Крикнул:
— Сердце мое, измена!
Большего он не мог сделать для жены. Чтобы что-то сделать, надо вырваться за стены Кремля.
Не выпуская из рук сабли, метнулся по комнатам, забежал в баньку. Окинул взглядом печь, каменку. Здесь не отсидишься. Промедлишь — смерть.
Потайными ходами пробрался в «Каменные палаты».
Палаты выходили окнами на Житный двор, место малолюдное. Отворил окно, положил на пол саблю, перенес через подоконник ногу, подтянул другую. И, прыгая, задел чрезмерно высоким каблуком каменный подоконник. Упал неловко, на одну ногу. В глазах сделалось темно.